— Хоть тут нормально поем, а не твою бурду! — прошипел мужчина у шведского стола. Но мой ответ на его тарелке заставил его побледнеть.
Те, кто давно в браке, знают: мужчины бывают двух типов. Одни едят всё, что приготовишь, и ещё спасибо скажут. Другие — как мой Борис. Для него любое моё блюдо — повод покритиковать.
Все тридцать лет нашей совместной жизни я слышала одно и то же: «Опять суп пересолен», «Картошка недоварена», «А вот у моей мамы котлеты были пышные, не то что твои подошвы». Ну просто сокровище, а не характер!
Честно говоря, я уже начала думать, что у меня руки не из того места растут. Старалась, девчата, как одержимая! Покупала кулинарные книги, смотрела кулинарные шоу. Готовила ему и жульены в кокотницах, и утку с яблоками на Новый год, и борщ по три часа варила. А в ответ — вечно кислая мина и сравнения с его покойной матерью.
В последние годы добавилась ещё одна проблема. Из-за лишнего веса у Бориса начались серьёзные проблемы со здоровьем: давление скачет, холестерин зашкаливает.
Врач, старый и строгий, сказал ему прямо: «Борис Петрович, ещё один такой приступ — и можете не подняться. Ничего жареного, жирного, солёного. Диета — иначе никак». А кто, как вы думаете, следил за этой диетой? Правильно — я.
Готовила ему всё на пару, тушила без масла, солила прямо в тарелке. А в ответ слушала ворчание, мол, моришь голодом и кормишь «травой». Ну где ж тут терпение взять!
Когда мы собрались в отпуск, в отель с системой «всё включено», я, не скрывая, вздохнула с облегчением. Думала, наконец отдохну — и от плиты, и от критики. Пусть ест что хочет, сам увидит, что ресторанная еда — не всегда лучше домашней. Как же я ошибалась…
С первого же дня отдых превратился в гастрономический ад. Увидев шведский стол, Борис потерял голову. Он ходил между блюдами, как голодный волк. Его тарелка каждый раз выглядела как архитектурный шедевр — снизу жирный плов, на нём шашлык, сбоку салаты с майонезом, а сверху — ещё и кусок пиццы.
Я осторожно напомнила:
— Боря, врач же говорил… давление… помнишь, как тебе плохо было в прошлом месяце?
А он только отмахнулся:
— Не ной, женщина! Я в отпуске! Заплатил деньги — ем, что хочу! От твоих диетических помоев хоть тут отдохну!
И вот сидит он напротив, чавкает так, что весь зал слышит, уплетает всё подряд, а я тихонько ковыряю листок салата, чувствуя себя сиделкой при живом муже. И смешно, и грустно.
Так прошли дни. Он ел, я молчала. Он хвалил поваров, я молчала. Рассказывал сыну по телефону, как «навёрстывает за все годы», а я только зубы сжимала. Но однажды вечером терпение лопнуло.
Мы ужинали. Я взяла немного овощей и кусочек куриной грудки. А Борис, как всегда, натащил гору еды, от одного вида которой мне скрутило живот.
Смакуя жирную баранину, он закатил глаза от удовольствия и, не прожевав, буркнул:
— Вот это я понимаю — еда! Сочная, пряная, настоящая! Хоть тут нормально поем, а не твою пресную бурду!
Девчата, я в тот момент чуть вилку не уронила. Тридцать лет у плиты, забота, диеты — а в ответ «бурда»!
Вся обида за эти годы всплыла, как волна. Я еле дышала… «Ах так? — подумала я. — Хочешь „нормальной“ еды? Получишь! Такую, что запомнишь на всю жизнь!»
На следующий вечер я шла на ужин с улыбкой, как хищница на охоту. Борис, ничего не подозревая, уже выбирал блюда у стола. Я подошла к нему и нежно сказала:
— Боренька, садись, отдохни. Сегодня я сама о тебе позабочусь. Ведь ты мой любимый муж, должна тебя баловать.
Он удивлённо посмотрел, но покорно пошёл к столику. А я взяла самую большую тарелку. Началось представление.
Я положила на неё три самых жирных, зажаренных до хруста рёбрышка. Добавила гору картошки фри, салаты с майонезом, острую морковь, куриные крылышки и сосиски в тесте. А сверху — щедро полила всё кетчупом, сырным соусом и горчицей.
Повар смотрел на меня, как на сумасшедшую. Наверное, думал, что я собираюсь накормить целое племя.
А я, словно мать Тереза, торжественно понесла это «жирное чудо» к нашему столу и поставила перед Борисом.
— Ешь, любимый, не стесняйся! Всё самое вкусное — для тебя. Хотел нормальной еды? Вот она! Приятного аппетита, дорогой!
Я сказала это громко, чтобы все слышали. Люди обернулись. Кто-то засмеялся, женщина рядом кивнула мне сочувственно. Борис менялся на глазах: сначала побледнел, потом покраснел. В моих глазах он увидел не заботу, а лёд. И понял — это не ласка, это приговор.
— Ты… ты что делаешь? — прошептал он.
— А что такое, любимый? Не по вкусу? — ответила я сладким голосом. — Это же „нормальная еда“, ты сам говорил. Ешь, я старалась.
Он сидел, словно громом поражённый. Скандал не устроишь — я же «забочусь» о нём при всех. Съесть — самоубийство. Он попал в ловушку.
Минут пять он молчал, а потом тихонько отодвинул тарелку. Остаток отпуска он ел только куриную грудку и овощи. И смотрел на меня со страхом.
Друзья, как вам история?
