Как Аня со Светой счастье нашли: повесть о любви, что сильнее предательства
Дети мои, подходите ближе, расскажу вам историю, что в сердце моём, как старая песня, живёт. Сижу я в доме престарелых, вяжу носки, а мысли улетают в молодые годы. Родные отправили меня сюда, говорят, чтобы покой был, а я только воспоминания перебираю, словно бусы. И эта история — про меня, Аню, и мою дочку Свету, про то, как жизнь научила нас, что такое настоящее счастье.
Было это давно, когда я ещё была глупой и верила, что любовь — это вечный праздник. Встретила я Виктора — высокого, с сияющими глазами, с речью сладкой, как мёд. Влюбилась по уши, думала, вместе горы свернём. Поженились, и скоро я забеременела. Виктор сиял: «Сын будет, Ань! Наследник мой!» Уже и шампанское купил, и планы строил, как этот сын мир покорит. Я смеялась, гладила живот, представляла, как мы втроём гуляем по парку, как настоящая семья.
Но родилась у меня девочка. Тихая, лёгкая, как пёрышко, с глазами, как весеннее небо. Назвала я её Светой — потому что она, как свет, вошла в мою жизнь. А Виктор… не пришёл. Ни в роддом, ни за нами. Молчит, будто его и не было. Его мать, Галина Петровна, ещё и нож в сердце воткнула: «Девочка? Ну, отдайте куда-нибудь, зачем она вам?» Я слушала, а слёзы сами катились. Как можно? Это же моя кровиночка, моё сердце!
Вернулась я из роддома одна. Прижала Свету к груди, сумку на плечо — и в никуда. Жить с Виктором я не могла, а родители мои далеко были, не до них. Поселились мы у бабы Клавы, в старой коммуналке. Комнатка тесная, стены тонкие, но тёплые. Баба Клава, хоть и ворчала иногда, сердце имела золотое. То чаю горячего нальёт, то кашу сварганет, то Свету покачает, когда я на работу бежала. «Не горюй, Анюта, — говорила. — Бог видит твои слёзы, даст вам судьбу». И я верила, иначе не выжила бы.
Жили мы бедно, ох, как бедно. Днём я в киоске стояла, газеты и сигареты продавала, а ночью офисы мыла — полы, окна, столы. Руки трескались, спина ныла, ноги не чувствовались. Но когда Света улыбалась, когда её маленькие ручки тянулись ко мне, всё забывалось. Она была моей радостью, моим смыслом. Про Виктора не спрашивала — мала ещё, но чувствовала, что маме больно. Я старалась не плакать при ней, хоть по ночам подушка от слёз мокрой была.
Прошло лет пять. Света уже в садик ходила, косички я ей заплетала, а сама всё думала: как так вышло, что мужчина, который клялся в любви, от нас отвернулся? Но жизнь не ждала моих раздумий — надо было есть, одевать ребёнка, за коммуналку платить. Баба Клава помогала, как могла, и я ей за это до гроба благодарна. Она мне часто говорила: «Аня, родные — не те, с кем кровь одна, а те, кто в беде руку подаст». И правда её была.
Однажды иду я с работы, уставшая, как собака, и вижу — у нашего дома чёрный мерседес стоит, блестит, как в кино. А рядом — Виктор. Постарел немного, но тот же — золотое кольцо, дорогая рубашка, модная причёска. И мальчик рядом, лет четырёх, вылитый он. Увидел он меня — и побелел, как мел. Света моя, смелая, тянет меня за руку:
— Мам, кто это?
Виктор впился в неё глазами, даже рот открыл. Ведь дочь его, та самая, от которой он сбежал. Тут дверь машины хлопнула, и выскочила его новая — в леопардовой шубе, с губами, как у утки, и голосом, как на рынке. «Вить, кто эти нищие?» — заверещала. Мальчик подхватил: «Пап, поехали, они грязные!»
У меня в груди всё сжалось, но я голову подняла. Взяла Свету за руку и пошла. Медленно, с достоинством. Потому что мы не нищие, мы — семья. Виктор за угол побежал, видно, хотел что-то сказать, но не решился. И слава Богу. Что он мог? Извиниться? Поздно, дружок, поздно. Двери, которые сам закрыл, не всегда открываются.
Дома пахло щами — баба Клава оставила. Света села ужинать, а я ей косичку гладила. Спросила она: «Мам, кто тот дядя?» А я только сказала: «Человек из прошлого, дочка. Нам без него лучше». Она кивнула, потому что в её пяти годах мудрости было больше, чем у Виктора за всю жизнь.
А про него я потом слышала от соседей. Говорили, сидел он в баре, виски пил, в потолок смотрел. Может, понял, что настоящее счастье променял на кольца и мерседесы. Но время вспять не повернёшь. Его новая, говорят, с ним недолго продержалась — нашла побогаче. А мальчик тот, сын его, рос без отца, потому что Виктор — не к детям, ему бы в карты игра да водку пить.
Света моя выросла красавицей. Училась хорошо, в университет поступила, теперь работает, мне помогает. Про Виктора мы не вспоминали — не о чём было. А я, хоть и в доме престарелых, не грущу. Потому что знаю: мы со Светой выстояли. Не потому, что сильные, а потому, что любили друг друга. И баба Клава, царство ей небесное, всегда с нами была — в каждой тарелке щей, в каждом добром слове.
Вот так, мои хорошие. Помните: счастье не в деньгах, не в блестящих машинах. Счастье — когда тебя любят. Даже если тихо, даже если в тесной комнатке, где пахнет щами и детским сном. И когда выбираете, с кем жизнь делить, смотрите в сердце, а не на золотые кольца. Потому что сердце не обманет, а золото — всего лишь холодный металл.
