Сначала Генке показалось, что мама просто поправилась. Но как-то странно: только талия стала круглее, а всё остальное — как прежде. Спрашивать неловко, вдруг обидится. Отец молча улыбался, глядя на неё, и Генка сделал вид, что ничего не замечает.
Но вскоре живот стал заметен. Однажды, проходя мимо родительской спальни, Генка увидел, как отец гладит маму по животу и что-то шепчет. Она улыбалась, довольная. От такой сцены стало не по себе, и он поспешил уйти.
«Мама ждёт ребёнка», — вдруг осенило его. Мысль не столько удивила, сколько шокировала. Мама и правда выглядела моложе других мам, но беременность в её возрасте казалась чем-то неправильным. Даже думать об этом было странно. Откуда берутся дети, он знал, но представить, что его родители… Нет, это же мама и папа!
— Пап, мама беременна? — спросил он однажды. С отцом говорить об этом было проще.
— Да. Она мечтает о дочке. Хотя, наверное, глупо спрашивать, кого бы ты хотел — брата или сестрёнку.
— А разве в её возрасте рожают?
— В каком «таком»? Маме всего тридцать шесть, мне сорок один. Тебе что, не нравится?
— А меня кто-то спрашивал? — огрызнулся Генка.
Отец пристально посмотрел на него.
— Надеюсь, ты уже достаточно взрослый, чтобы понять. Когда ты родился, мы жили в съёмной квартире. Денег хватало только на еду. Потом умерла бабушка, оставила нам свою квартиру… Ты её хоть помнишь?
Генка пожал плечами.
— Сделали ремонт, переехали. Потом ты подрос, мама вышла на работу, я купил машину. Всё откладывали, говорили — успеем. А потом… просто не получалось. И вот теперь, когда уже не ждали…
— Ладно, пусть будет девочка. Только не груби маме, ей и так тяжело. Если что — говори мне. Договорились?
— Да, понял.
Позже узнали — будет девочка. В доме появились розовые вещи, крошечные, как для куклы. Мама часто отключалась, будто прислушивалась к себе. Отец тревожился, и Генка заражался его беспокойством.
Лично ему ребёнок был безразличен. Сестра — ну и что? Ему бы Юлю Фирсову заметили. Хотят родители ещё одного — их дело. Хорошо даже: меньше внимания к нему. Хоть какая-то польза.
— А это опасно? Рожать в её возрасте? — поинтересовался он.
— Риск есть всегда. Конечно, тяжелее, чем с тобой. Но мы в городе, с врачами… Всё будет хорошо, — устало сказал отец.
— А когда?
— Через два месяца.
Но мама родила раньше. Генка проснулся от шума: стоны, беготня. Он встал и, протирая глаза, подошёл к родителям. Мама сидела на кровати, качалась, как маятник. Отец метался по комнате, собирая вещи.
— Главное — документы не забудь, — прошептала мама.
— Мам… — Генка тут же проснулся окончательно.
— Прости, разбудили. Где же скорая? — отец заёрзал.
В дверь позвонили. Вошли врач и фельдшер, засыпали маму вопросами: «Как давно схватки? Воды отошли?» Генку проигнорировали, и он ушёл одеваться. Когда вернулся, родителей уже уводили. Мама шла в халате и тапках.
— Приберись тут, — бросил отец и, не договорив, потащил маму за собой.
Генка стоял, слушая непривычную тишину. Потом взглянул на часы — можно было поспать ещё два часа. Убрал вещи, пошёл на кухню. Отец вернулся, когда Генка собирался в школу.
— Ну что, родила?
— Нет. Меня не пустили. Чай налей.
Генка подал чай, сделал бутерброды.
— Мне идти?
— Иди. Позвоню, если что.
В школе он опоздал.
— Крошкин соизволил явиться. Почему опоздал? — спросил учитель математики.
— Маму в больницу увезли.
— Садись.
— У него мать рожает! — крикнул Фёдоров. Класс захихикал. Генка резко обернулся.
— Тихо! — рявкнул учитель. — А что тут смешного?
На последнем уроке позвонил отец.
— Можно выйти? — поднял руку Генка.
— До конца урока двадцать минут. Телефон убери, — сказала учительница.
— У него мать в роддоме! — снова выкрикнул Фёдоров, но теперь никто не засмеялся.
— Иди, — разрешила учительница.
— Ну что? — спросил Генка в коридоре.
— Девочка! Три кило сто! — отец выдохнул в трубку.
— Ну? — спросила учительница, когда он вернулся.
— Всё хорошо, девочка, — автоматически ответил Генка.
— Теперь Крошкин — нянька! — завопил Фёдоров. Класс взорвался хохотом.
Фирсова догнала его после уроков.
— Сколько твоей маме? — спросила.
— Тридцать шесть.
— Я рада за тебя. Сестра — это здорово. А я одна… — Они шли, и Генка вдруг почувствовал: он рад.
Через три дня маму выписали.
— Какая красавица! — восхищался отец.
Генка не видел ничего красивого: сморщенное личико, нос пуговкой. Красота — это Фирсова. Потом сестра раскрыла рот и завопила. Мама прижала её к груди, зашептала: «Тш-ш-ш…» Странно было осознавать: его мама теперь мама ещё кому-то.
— Как назовём? — спросил отец.
— Василисой, — сказала мама.
— Васькой дразнить будут, — буркнул Генка.
— Тогда Машей, в честь бабушки, — предложил отец.
Всё крутилось вокруг Машеньки. Генку просили лишь сходить в магазин, развесить бельё. Он помогал охотно. Но когда мама попросила погулять с коляской, он взбунтовался.
— Не пойду, вдруг ребята увидят!
— Одела её уже, вспотеет. Да и ты теплее оденься, простудишься — заразишь Машеньку, — сказала мама.
Генка ходил кругами по двору, когда увидел Фирсову. Раньше она прошла бы мимо, но тут подошла.
— Машенька! Какая прелесть! — умилилась она. Соседи улыбались, а Генка готов был провалиться.
Вечером мама пела колыбельную. Генка заснул под её голос.
Но Машенька заболела. Температура поднялась ночью. Родители носили её на руках до утра. Вызвали скорую.
Генка чувствовал себя виноватым. Из комнаты не выходил.
— Забрала она нас, — сказал отец, заглянув к нему.
