— Пожалей меня, доченька, уже третий день хлебушка не ела, а денег совсем не осталось, — умоляла старушка продавщицу…
Холодный зимний ветер пробирал до костей, обвивая старые улочки города, будто напоминая о временах, когда здесь еще жили люди с теплыми сердцами и искренними взглядами. На фоне серых стен и облезлых вывесок стояла пожилая женщина, лицо которой было испещрено сетью морщин — словно каждая складочка рассказывала свою историю боли, стойкости и утраченных надежд. В руках она сжимала потрепанную сумку, набитую пустыми бутылками, будто последние осколки прошлой жизни. Ее глаза блестели от слез, которые медленно катились по щекам, не успевая высыхать на морозном воздухе.
— Прошу тебя, деточка, пожалей меня… — прошептала она, и голос ее дрожал, как лист на ветру. — Уже третьи сутки не ем хлеба. Совсем ни копейки… Ни одной монетки, чтобы купить хотя бы кусочек.
Ее слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью булочной продавщица лишь равнодушно покачала головой. Взгляд ее был холодным, будто высеченным изо льда.
— Да что же это такое? — раздраженно ответила она. — У нас булочная, а не пункт приема стеклотары. Ты что, читать не умеешь? На вывеске черным по белому написано: бутылки сдают в спецпункте, а уже потом дают деньги — на хлеб, на еду, на жизнь. Чего тебе надо?
Старушка растерялась. Она и не знала, что пункт приема работает только до двенадцати. Она опоздала. Опоздала на тот крошечный шанс, который мог спасти ее от голода. Раньше ей и в голову не приходило собирать бутылки. Она была учительницей, человеком с образованием, с гордой осанкой и достоинством, которое не растеряла даже в самые тяжелые дни. Но теперь… теперь она стояла у киоска, как нищенка, и чувствовала, как внутри разливается горечь стыда.
— Ладно, — смягчившись, промолвила продавщица, — надо меньше спать. Завтра с утра сдашь бутылки — приходи, накормлю.
— Деточка, — взмолилась старушка, — дай мне хоть четвертинку буханки… Я отдам завтра. Голова кружится… Я больше не могу… Просто не в силах терпеть этот голод.
Но в глазах продавщицы не было ни капли сочувствия.
— Нет, — резко оборвала она. — Благотворительностью не занимаюсь. Сама еле концы с концами свожу. Здесь каждый день толпы просят, а я не могу всех кормить. Не задерживай, у меня очередь.
Рядом стоял мужчина в темном пальто, погруженный в свои мысли. Он казался отстраненным, будто находился в другом мире — мире дел, решений, будущего. Продавщица мгновенно преобразилась, словно перед ней появился не просто покупатель, а важный гость.
— Добрый день, Иван Сергеевич! — приветливо воскликнула она. — Ваш любимый хлеб сегодня привезли — с орехами и сухофруктами. А слойки — свежие, с абрикосом. С вишней, правда, вчерашние, но все равно вкусные.
— Добрый день, — рассеянно ответил мужчина. — Дайте мне хлеб с орехами и шесть слоек… с вишней.
— С абрикосом? — переспросила продавщица с улыбкой.
— Неважно, — пробормотал он. — С абрикосом, если хотите.
Он достал толстый кошелек, вынул крупную купюру и молча передал ее. В этот момент его взгляд случайно скользнул в сторону — и замер. Он увидел пожилую женщину, стоявшую в тени киоска. Ее лицо показалось знакомым. Очень знакомым. Но память упрямо отказывалась возвращать воспоминания. Лишь одна деталь вспыхнула в сознании — старинная брошь в виде цветка, приколотая к ее потертому жакету. В ней было что-то особенное… что-то родное.
Мужчина сел в черный автомобиль, положил пакет с покупками на сиденье и уехал. Его офис был неподалеку — на окраине города, в современном, но скромном здании. Он не любил показной роскоши. Иван Соколов, владелец крупной сети бытовой техники, начинал с нуля — еще в лихие девяностые, когда страна балансировала на грани хаоса, а каждую копейку приходилось зарабатывать кровью и потом. Благодаря железной воле, уму и невероятной работоспособности он построил империю, не полагаясь на связи и покровителей.
Его дом — просторный коттедж за городом — был наполнен жизнью. Там жили его жена Наталья, двое сыновей — Дмитрий и Андрей — и вскоре должна была родиться третья, долгожданная дочь. Именно звонок жены вывел его из колеи.
— Ваня, — тревожно сказала Наталья, — нас вызывают в школу. Дмитрий опять подрался.
— Милая, я не уверен, что смогу… — вздохнул он. — У меня важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта мы можем потерять миллионные обороты.
— Но мне тяжело одной, — прошептала она. — Я беременна, устала. Не хочу идти туда без тебя.
— Не иди, — сразу же сказал он. — Обещаю, найду время. А Дмитрий… получит ремня, если не начнет слушаться.
— Ты никогда не бываешь дома, — грустно промолвила Наталья. — Приходишь, когда дети спят, уходишь, когда они еще в постелях. Я волнуюсь за тебя. Ты совсем не отдыхаешь.
— Такова работа, — ответил он, чувствуя укол вины. — Но все ради семьи. Ради тебя, детей, нашей малышки, которая скоро появится на свет.
— Прости, — прошептала она. — Мне просто тебя не хватает.
Иван провел в офисе весь день, а потом — еще и вечер. Когда он вернулся домой, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за свои слова, но он лишь покачал головой.
— Ты права, — тихо сказал он. — Я слишком много работаю.
Она предложила разогреть ужин, но Иван отказался.
— Я поел в офисе. Привез слойки с абрикосом — из той же булочной. Они отличные. И хлеб с орехами…
— Хлеб нам не понравился, — заметила Наталья. — Дети даже не доели.
Иван задумался. В памяти всплыл образ той старушки. Было в ней что-то… глубоко знакомое. Не просто лицо — а манера держаться, взгляд, брошь… И вдруг, словно вспышка, память вернулась.
— Неужели… это она? — прошептал он. — Лидия Петровна?!
Сердце сжалось. Он вспомнил все. Вспомнил школу, класс, ее строгие, но добрые глаза
