Когда мой муж, Дмитрий, ушёл из жизни три года назад, мой мир перевернулся в одно мгновение.
Я потеряла человека, который был моим лучшим другом со времён университета — того, кто знал, как я люблю чай, кто смеялся над моими неудачными шутками и кто упорно держал меня за руку при переходе улицы, даже после двадцати лет вместе.
У нас не было детей. Были мечты, планы и маленький дом, наполненный воспоминаниями, но без детского смеха. И хотя я любила семью Дмитрия, его сестра, Лариса, всегда относилась ко мне… прохладно.
Для неё я была «женой Дмитрия» — но никак не «семьёй».
Через два месяца после похорон Лариса позвонила мне. Её голос звучал резко, почти деловито.
«Скоро придёт письмо, — сказала она. — Документы по завещанию Дмитрия оформляются. Должна предупредить… тебя в нём нет. Дмитрий хотел, чтобы всё осталось в семье».
Её слова обожгли. «Осталось в семье»? Разве я не семья? Я была его женой двадцать лет. Мы делили всё — счета, мечты, горести и радости.
Я попыталась ответить спокойно.
«Лариса, мы с Дмитрием построили жизнь вместе. Я не понимаю…»
Но она перебила.
«Не будем спорить. Таково его желание. Как только вопросы с наследством уладятся, мы разберём твои вещи из дома».
Когда она бросила трубку, мои руки дрожали. Я даже не знала, о каком письме она говорила, но понимала — надо дождаться.
Через неделю пришёл толстый конверт от адвоката по наследству, Сергея Петровича. Внутри было приглашение на оглашение завещания Дмитрия.
Лариса намекала, что меня там не будет, но в письме я значилась среди приглашённых.
Я позвонила Сергею Петровичу, слегка дрожащим голосом:
«Мне сказали… что меня нет в завещании. Стоит ли мне приходить?»
Он удивился.
«Анна Сергеевна, уверяю вас, у вас полное право присутствовать. Более того, я настоятельно советую это сделать».
В его тоне прозвучала капля надежды.
Мы собрались в тихом кабинете. Лариса сидела напротив, окружённая мужем и взрослым сыном. Когда наши взгляды встретились, её губы дрогнули в самодовольной улыбке.
Сергей Петрович начал с формальностей, а затем приступил к завещанию. Голос Дмитрия ожил в его словах.
«Сестре Ларисе оставляю старинные часы из родительского дома, чтобы они напоминали ей о нашем детстве».
Улыбка Ларисы стала шире.
«Племяннику Игорю оставляю коллекцию автографов хоккеистов — надеюсь, они обретут хорошего хозяина».
Потом Сергей Петрович сделал паузу, и мне показалось, что в его глазах мелькнул лукавый огонёк.
«А моей любимой жене, Анне, оставляю всё остальное имущество — наш дом, сбережения и личные вещи — в знак благодарности за жизнь, которую мы построили вместе, и за любовь, что согревала мои годы».
В комнате повисло молчание.
Лариса заморгала. «Погодите… этого не может быть. Дмитрий говорил мне…»
Сергей Петрович поправил очки.
«Завещание было обновлено полтора года назад, подписано в моём присутствии при двух свидетелях. Оно совершенно законно».
Её лицо покраснело, но она попыталась взять себя в руки.
«Но дом… он наш, семейный!»
«Нет, — тихо ответила я. — Дом был мой и Дмитрия. Мы купили его вместе. Мы сделали его домом».
Впервые за долгие месяцы мой голос звучал твёрдо.
Как выяснилось, Дмитрий не только оставил мне всё, но и написал личное письмо, которое зачитали вслух.
Сергей Петрович развернул лист.
«Аня, если ты это слышишь, значит, я не смог сказать тебе лично. Ты была моей семьёй с первого дня. Кто-то этого не понимает, но семья — это не кровь, а любовь. Пусть то, что я оставил, защитит тебя. И, пожалуйста, ухаживай за садом. Там я всегда чувствовал себя ближе к тебе. — Дмитрий».
Когда Сергей Петрович закончил, слёзы застилали мне глаза. Даже Лариса отвела взгляд, стиснув зубы.
Я могла злорадствовать. Могла бросить ей в лицо её же слова. Но в тот момент я поняла: победа не в том, чтобы унизить её, а в том, чтобы оправдать доверие Дмитрия.
В следующие недели я держалась от Ларисы подальше. Не из-за злости, а ради покоя.
Я погрузилась в сад. Высадила ряды лаванды и ярких тюльпанов — любимых цветов Дмитрия. Часть наследства я направила на стипендию его имени — мы когда-то мечтали об этом вместе.
Однажды солнечным днём на дорожке послышались шаги. Это была Лариса.
Она стояла неловко, взгляд скользил по цветам.
«Я… принесла тебе это, — сказала она, протягивая потрёпанную фотографию. Мы с Дмитрием на свадьбе, улыбаемся под аркой из цветов.
— Нашла, разбирая мамины вещи. Подумала… что ей здесь место».
Её голос звучал тише. Без привычной холодности. И в этот момент я увидела не женщину, пытавшуюся выставить меня за дверь, а сестру, которая тоже потеряла близкого.
Мы поговорили тогда. Не о завещании, не о спорах — просто о Дмитрии. О дурацких песнях, которые он сочинял, о том, как он вечно подго
