Слушай, представляешь, как всё обернулось в этом старом складском районе у Московского вокзала? Я стоял в потёртом пальто, а в руках держал конверт, будто бы от него зависела вся моя жизнь. На лице у меня был такой же холодный взгляд, как у того парня в костюме, который стоял напротив – он просто не шевелился, но глаза его приклеились к бумаге, как к последнему куску хлеба.
Илья, мой брат, почти без сознания лежал в моих объятиях. Кожа его была бледна, губы — как лёд, а сердце сжималось всё медленнее. Время не ждало, пальцы вспарывали конверт, и внутри – не длинное послание, а старая фотография, адрес, набросанный на обороте, и одно имя, написанное жирным чёрным чернилом: Алексей Воронов.
Как только я увидел это имя, у того в костюме пропал коварный усмешка, глаза сузились, челюсть сжалась.
— Тебе не следовало это читать, — сказал он тихо, но с ядом в голосе.
— Кто такой Алексей Воронов? — спросил я, глядя прямо в него.
Он шагнул ближе. — Это имя сожжёт наш город до тла. Если ты умён, забудь, что увидел.
В тот момент снаружи пронзительно прозвенел гудок, и грузовой поезд ревом пролетел мимо, заставив стены нашей хибары задрожать. Но он всё ещё не отводил глаз от конверта.
Илья зашипел в моих объятиях, глаза его на мгновение открылись. — Найди его… Илья… пока они не успели. — прошептал он, и снова опустил голову.
Я почувствовал, как в груди сжимается паника. — Илья! Держись! — крикнул я.
Голос того в костюме стал холодным. — Ищешь Алексея Воронова – значит, подписываешь свой смертный приговор. И брату твоему тоже, если он доживёт до утра.
Я встал, ставя себя между ним и Ильёй. — Так почему ты так боишься его?
Он едва улыбнулся. — Потому что Алексей Воронов единственный живой, кто знает правду о твоей маме… и почему тебя украли.
Эти слова ударили меня, как удар молотка. Я сжал конверт до тех пор, пока он не помялся в руках.
В этот момент в дверь вломилась Ксения с пистолетом в руке.
— Отойди, — сказала она ему.
Он снова ухмыльнулся. — Всё ещё играешь героя, Ксения? Ты была одной из нас. Ты знаешь, как это заканчивается.
— И я знаю, что ты не уйдёшь отсюда с этим конвертом, — парировала она.
Мы молча смотрели друг на друга, пока капала вода с протекающей крыши и слышалось тяжёлое дыхание Ильи. Затем он отступил на шаг назад.
— Это ещё не конец, Никита. Этот конверт тебя погубит. А когда это случится… я буду рядом, — сказал он, прихрамывая и исчезая в тени железнодорожных путей.
Тишина снова заполнила помещение, но мои руки дрожали не от страха, а от гнева.
— Пойдём по этому адресу, — сказал я Ксении.
— Никита, ты не понимаешь… — начала она, но я её прервал. — Я всё понимаю. Алексей Воронов знает, где моя мама. Если придётся сжечь весь город, чтобы её найти, так будет.
Евгения, с раненым плечом, пыталась встать. — Ты не представляешь, насколько опасен Воронов. Он работал на твоего отца до того пожара. Был тем единственным, кому он доверял всё.
— И где он сейчас? — резко спросил я.
Она замялась, глядя на Ксению. — Адрес в конверте — не его дом, а безопасный пункт. Если он там, значит, прячется от тех же людей, что охотятся за нами.
Ксения качала головой. — Никита, без подкрепления туда нельзя идти. Воронов никому не доверяет. Если он подумает, что ты с ним, выстрелит ещё до того, как успеешь сказать слово.
Я посмотрел на Илью. Его дыхание всё ещё прерывисто, но рука слегка дернулась в моих ладонях. Он держался.
— Я иду, — сказал я. — И ты либо со мной, либо встаёшь на пути.
Ксения молчала, но и не останавливала меня.
—
Мы вышли из хибары, прячась в тенях железнодорожного двора. Каждый звук заставлял сердце бросаться в грудь — цепи звенели на ветру, ржавый металл скрипел, а вдалеке эхом раздавались шаги. Я держал Евгению за плечо, помогая ей держаться.
Адрес безопасного пункта был в двух переулках от нас, за старым складом. Снаружи он выглядел покинутым: доски гвоздями закрывали окна, дверь висела на одной петле.
Но когда мы подошли ближе, я заметил маленький красный светок на стене и камеру.
— Они следят, — пробормотал я.
Ксения постучала три раза, сделала паузу, потом еще два. — Это я, — крикнула она.
Ничего не происходило, пока дверь медленно не приоткрылась.
Внутри стоял высокий мужчина с седой бородой и глазами, как сталь. В левой руке — пистолет, направленный прямо в меня.
— Никита Соколов? — произнёс он.
Я замер. — Ты меня знаешь?
— Я знаю всё о тебе, — ответил он. — И о твоём брате.
— Тогда ты знаешь, что мне нужны ответы, — сказал я.
Он кивнул, давая нам пройти внутрь. Комната была тусклой, пахло табаком. На стенах были карты и фотографии, соединённые красными нитями.
В центре — свежая фотография моей мамы, снятая на рынке где‑то в Подмосковье. На ней простая шаль, но глаза её — те же, что я вижу в отражении каждое утро.
— Где она? — спросил я, чувствуя, как горло сжимается.
Алексей Воронов подошёл ближе. — Живёт, но в опасности, о которой ты и не догадываешься.
— Тогда отведи меня к ней.
Он покачал головой. — Если ты придёшь сейчас, ты приведёшь к ней всех охотников. Они убьют её, пока ты будешь говорить её имя.
Я сжался в кулаки. — Меня всю жизнь держали в стороне от неё. Я не собираюсь ждать ещё двадцать лет.
Глаза Воронова слегка смягчились. — Никита, те, кто за тобой гонятся, ищут не деньги и не власть. Они хотят то, что у твоей мамы. То, что твой отец оставил ей перед смертью. Если они получат это… наш город развалится.
Ксения впервые заговорила. — Что это?
Воронов взглянул на конверт в моей руке. — У тебя уже есть часть. Другая часть… с ней.
Евгения прервала напряжение. — Что будет, если они соберут обе части?
Ответ был прост. — Они не просто убьют тебя. Они сотрут тебя полностью, будто тебя никогда не было.
Комната затихла. Я снова посмотрел на фотографию мамы — её улыбка была тихой, но настоящей. Она жива.
Впервые за годы я ощутил надежду, но понимал, что надежда сама по себе её не спасёт.
— Скажи, что мне делать, — сказал я Ворону.
Он посмотрел прямо в меня. — Сначала ты должен быть готов убить того, кто устроил тот пожар.
— Кто это? — спросил я.
Воронов сжал челюсть. — Тот же человек, который охотится за тобой с того самого дня, когда ты привёл Илью в больницу. Тот, кто в костюме.
Кровь в моих жилах закипела. Я вспомнил его ухмылку, его голос в ливневый вечер.
Я больше не бежал. Теперь я охотник.
Слова Воронова повисли в воздухе, как дым. Ксения сжала курок, лицо Евгении побледнело.
А я почувствовал огонь в жилах. Годы я жил на обломках правды и полуправде. Теперь у меня есть имя, лицо и цель.
Тот самый человек в костюме.
Тот, кто чуть не отнял жизнь у Ильи.
Тот, кто знал, почему моя мама исчезла.
Тот, кто сжёг моё прошлое в пепел.
Я подошёл к Ворону, голосом ровным, но твёрдым.
— Тогда скажи, где его найти.
Он изучал меня, глаза, как сталь, не моргали.
— Ты ещё не готов.
Я ударил кулаком по столу, разметая фотографии. — Мой брат умирает! Моя мама в укрытии! Не говори, что я не готов!
На его лице появилась трещина. Он медленно опустил пистолет.
— Ты напоминаешь мне моего отца, — пробормотал он. — Тот же огонь, та же упрямость. Поэтому они боятся тебя.
Он вынул из плаща ещё один старый конверт, смятый, как будто годы таскали его по миру. Протянул мне.
— Внутри первый шаг. Но после того, как откроешь, пути назад не будет. Ты либо спасёшь семью… — глаза его стали холодными — либо погребёшь её.
Я смотрел на конверт, сердце грохотало в ушах. Дыхание Ильи эхом звучало в памяти. Глаза мамы на фотографии будто пробивали меня насквозь.
Я медленно взял конверт. И в тот момент понял, что охота уже началась.
Я больше не сражаюсь за ответы. Я сражаюсь за кровь. И когда найду того в костюме, он будет не охотником, а добычей.
