**Дневниковая запись**
Прошло несколько месяцев, и Станислав стал неотъемлемой частью дома Анны. Они вместе сажали цветы, готовили, а Борис каждую ночь спал у его ног. Грусть не исчезла совсем, но стала легче, словно тень, что больше не давит.
Сегодня я сидел на холодной скамейке в тихом парке на окраине Екатеринбурга. Ледяной ветер резал лицо, а снег падал медленно, как пепел от вечного пожара. Руки я спрятал под потрёпанной курткой, а душа была разбита. Не понимал, как дошёл до этого. Не сегодня. Не так.
Часы назад я был в своём доме. В своём. Том самом, что построил кирпич за кирпичом, пока жена варила борщ на кухне, а сын играл деревянными кубиками. Теперь стены украшали чужие картины, воздух пах по-другому, а холод шёл не только от зимы, но и от взглядов, режущих, как ножи.
— Папа, мы с Мариной в порядке, но ты… тебе нельзя оставаться здесь, — сказал сын, Артём, без тени сожаления. — Ты не молод. Найди себе дом престарелых или крохотную квартиру. С пенсией проживёшь.
— Но… это мой дом, — прошептал я, чувствуя, как сердце падает в пятки.
— Ты его подарил мне, — ответил Артём, будто говорил о квитанции. — Всё по документам. Теперь он не твой.
И на этом всё закончилось.
Я не кричал. Не плакал. Только молча кивнул, как ребёнок, которого ругают за непонятную провинность. Взял старый пальто, шапку да узелок с жалким скарбом. Вышел, не оглядываясь, зная в глубине души: это конец чему-то большему — моей семье.
Теперь я сидел в парке, окоченевший, с душой, скованной льдом. Даже время потеряло смысл. Вокруг ни души — кто станет гулять, когда мороз пробирает до костей? А я сидел, будто ждал, когда снег укроет меня полностью и сотрёт с лица земли.
И вдруг — прикосновение. Лёгкое, тёплое.
Я поднял глаза и увидел перед собой пса. Немецкую овчарку, крупную, с шерстью, запорошенной снегом, и тёмными глазами, будто знающими слишком много.
Пёс смотрел на меня не отводя взгляда. Не лаял. Не шевелился. Только ткнулся мордой в руку — так нежно, что сердце дрогнуло.
— Откуда ты взялся, дружище? — прошептал я дрожащим голосом.
Пёс вильнул хвостом, развернулся и сделал несколько шагов. Остановился, оглянулся — словно говорил: *«Идём»*.
И я пошёл. Потому что терять было нечего.
Мы шли долго. Пёс не убегал далеко, всё поглядывал, проверяя, иду ли я за ним. Прошли по безлюдным переулкам, по улицам, где свет в окнах казался недостижимой роскошью.
А потом — маленький дом, деревянный забор, тёплый свет на крыльце. Не успел опомниться, как дверь распахнулась.
На пороге стояла женщина лет шестидесяти, с седыми волосами, собранными в пучок, и в тёплой шали на плечах.
— Борис! Опять сбежал, проказник! — она замолчала, увидев меня: сгорбленного, с синими губами и лицом, покрасневшим от мороза. — Господи! Ты замёрзнешь насмерть! Заходи, скорее!
Я попытался ответить, но выдавил только невнятное бормотание.
Она не стала ждать. Взяла меня под руку, почти втолкнула внутрь. Тепло обняло, как одеяло. В воздухе пахло хлебом, корицей… жизнью.
— Садись, — сказала она. — Сейчас принесу чего-нибудь горячего.
Я опустился на стул, дрожа. Борис улёгся у моих ног, будто так и было всегда.
Вскоре она вернулась с подносом: две кружки дымящегося чая и тарелка с румяными пирожками.
— Меня зовут Анна, — сказала она, улыбаясь. — А тебя?
— Станислав.
— Рада познакомиться, Станислав. Мой Борис редко приводит незнакомцев. Должно быть, ты особенный.
Я слабо улыбнулся.
— Не знаю, как благодарить…
— Не нужно. Но скажи: что ты делаешь на улице в такую ночь?
Я заколебался. Но в её глазах читалось участие, не осуждение. И я рассказал всё.
Про дом, который строил своими руками. Про сына, выставившего меня за порог. Про предательство, которое жгло сильнее мороза. Говорил, пока хватило сил.
Когда я закончил, в комнате воцарилась тишина. Только треск дров в печи нарушал её.
Анна смотрела на меня с теплотой.
— Останься у меня, — тихо сказала она. — Живу одна — только я да Борис. Будет хорошо, если кто-то составит компанию. Тебе нечего мерзнуть на улице. Не сегодня. Не пока у меня есть свободная кровать.
Я смотрел на неё недоверчиво. Никто не был так щедр ко мне со смерти жены.
— Правда?..
— Правда, — она положила руку на мою. — Останешься?
Борис поднял голову, ткнулся мордой мне в ладонь.
И тогда я почувствовал то, что, казалось, потерял навсегда — надежду.
— Останусь, — прошептал я.
Анна улыбнулась, а Борис, довольный, уложил голову на лапы.
В ту ночь я спал в тёплой постели. Не видел во сне ни снега, ни одиночества. Только дом, мудрого пса и добрую женщину.
И понял простую, но важную вещь: иногда семья — не в крови, а в тех, кто решает увидеть тебя, услышать… и открыть дверь.
