Живот урчал, как бездомный пёс, а пальцы коченели на ветру. Я брела по московскому тротуару, мимо ярких витрин ресторанов, где запахи жареного мяса и свежего хлеба щемили сильнее мороза. В кармане — ни копейки.
Город сковало холодом. Не тем, что прогонишь шарфом или сжатыми в кулаки руками. Это был холод, проникающий в кости, напоминающий, что ты один — без дома, без еды… без ничего.
Я хотела есть.
Не просто «не обедала с утра», а так, что живот сводило уже третий день. Голова кружилась при каждом наклоне, а в ушах стоял глухой барабанный бой настоящего голода. Голода, который ранит.
Два дня — только глоток воды из дворовой колонки и кусок чёрствого хлеба, подаренный сердобольной старушкой у метро. Обувь разваливалась, одежда пропахла ветром, а волосы спутались в войлочный ком.
Проспект сверкал огнями дорогих кафе. За стёклами — семьи с блинами на Масленицу, пары с шампанским, дети, смеющиеся над «Крокодилом Геной» по телевизору. А я… я мечтала о корке хлеба.
Не выдержав, зашла в ресторан, где пахло жареными блинами и томлёной говядиной. Гости не заметили меня, пока я не села за освободившийся стол и не схватила оставшийся кусок чёрного хлеба. Он был жёсткий, но для меня — царская еда. Дрожащими пальцами подобрала остывший картофель, кусочек засохшей котлеты…
— Эй. Так нельзя.
Голос хозяина, низкий и твёрдый, обжёг, как удар. Передо мной стоял мужчина в идеальном костюме, с галстуком, заколотым знакомым мне по фильмам «красным камнем».
— Простите… — прошептала я, чувствуя, как горит лицо. — Просто есть хотелось…
Он молча взмахнул рукой. Через минуту официант поставил передо мной дымящийся борщ, гречку с гуляшом и стакан компота.
— Это… мне?
— Ешь, — кивнул мужчина с другого стола.
Я подошла, едва не падая от слабости. — Почему?..
— Потому что в моём заведении никто не должен рыться в объедках, — сказал он, снимая пиджак. — Теперь здесь для тебя всегда будет накрыт стол.
Слёзы хлынули сами. Я плакала не только от голода — от стыда, усталости, оттого, что кто-то впервые за год *увидел* меня.
***
Я возвращалась снова. И снова. Официанты здоровались, как со «своей». А однажды хозяин — его звали Виктор Сергеевич — вручил мне визитку: «Центр «Дорога к дому». Там дают не только еду, но и профессию».
— Зачем вам это? — спросила я.
— В девяностые я ночевал на вокзале, — ответил он, помешивая сахар в чае. — Кто-то подал руку. Теперь — моя очередь.
***
Прошли годы. Я выучилась на повара. Мои руки, дрожавшие когда-то над чужими объедками, теперь готовили «Оливье» и сибирские пельмени для таких же, как я.
Сегодня мне двадцать четыре. Волосы убраны в аккуратную косу, форма выглажена. Когда в дверь робко заглядывает оборванный подросток или бабушка с авоськой, я ставлю перед ними тарелку и говорю:
— Ешьте спокойно. Здесь кормят.
Виктор Сергеевич заходит иногда, попивая чай с лимоном.
— Я знал, что ты справишься, — как-то сказал он.
— Вы дали шанс, — улыбнулась я. — А остальное сделал голод.
Он рассмеялся:
— Голод не только ломает. Он — лучший учитель.
Моя история началась с чужой тарелки. Но теперь я наполняю их сама.
