Ты разбила моё зеркало, значит, семь лет будешь мне в долгу, прошипел Ратмир, владелец галереи «Зеркальный Арт», и наклонился так близко, что Василиса ощутила аромат мятного спрея.
Осколки старинного полотна из СанктПетербурга звенели у неё под ногами, бросая свет на потолочные софиты, будто сотни маленьких вспышек камеры. В горле застрял сухой ком: пережить можно всё, но не хруст стекла, когда стоимость рамы равна годовому доходу.
Я заплачу, выдохнула она.
Заплатишь? Чем? Своими кривыми витринами? С сегодняшнего дня работаешь бесплатно, пока долг не погасишь.
Пятнадцать лет назад маленькая девочкаВасилиса сидела в мастерской дедушкизеркальщика и ловила отражения в обрезках амальгамы. Дед угощал её яблочным зефиром и говорил: «Стекло хранит правду. Иногда страшно смотреть, но если не боишься узнаёшь себя лучше». Когда дед скончался, мать продала лавку; Василиса уехала в столицу, поступила на промышленный дизайн и подрабатывала оформительницей витрин. Там её заметил Ратмир высокий, обаятельный, обещавший персональную выставку за несколько эскизов.
Первые месяцы он называл её «музой пространства», целовал руку при каждом удачном проекте. Потом, дружески, подсказывал: «Блики слишком холодные, добавь тепла». Неприятно, но полезно. К весне тон изменился: «Какая тебе фактура, если ты даже размеры путаешь?». За этим последовали штрафы за «испорченные материалы». Василиса успокаивала себя: «Он строг, потому что я могу лучше».
В тот июньский вечер она переставляла подиумы для новой экспозиции. У входа стояло главное сокровище Ратмира зеркало XVIII века в раме, покрытой кружевом из сусального золота. Один сантиметр и тележка с подиумом зацепила раму. Треск, будто выстрел. Пауза. И дождь осколков.
Ты понимаешь, что это был лот для императорского аукциона? Ратмир кричал так громко, что заглушал сигнализацию.
Заменю, бормотала Василиса, собирая стеклянную крошку в ведро, разыщу реставраторов
Тридцать миллионов рублей, если ты не в курсе. Или семь лет рабства. Выбирай.
В подвале галереи, где не ловил WiFi, Василиса штамповала инсталляции по его эскизам: лампылинзы, столыпризмы. Ратмир принимал работу и ставил на бирках только своё имя. Вечером, возвращаясь домой, она открывала ноутбук и склеивала фотографии разбитого зеркала в цифровой коллаж, ищя в хаосе линию, где трещины складываются в лицо.
Раз в неделю к ней заглядывала Зинаида, керамистка из соседней мастерской.
Ты где пропала? В чате молчишь.
Долг отрабатываю, отмахивалась Василиса.
Зинаида осмотрела её сутулые плечи, потёртые ладони.
Знаешь, как ломают стекло, чтобы из него родились витражи? Нагревают до боли, а потом резко охлаждают.
Спасибо за метафору, усмехнулась Василиса.
Метафораметафора, но у меня на складе полно битой керамики. Если захочешь бери. Осколок к осколку, и получится чтото новое.
Осенью в город приехал куратор фестиваля «Световой город» Кирилл Шубин. Он искал авторов для ночного перформанса на старом вокзале. В галерее ему показали проекты Ратмира; Кирилл кивнул вежливо, но взгляд задержался на корзине с битым стеклом.
Кто работал с этим?
Отходы, быстро сказал Ратмир. Никому не интересно.
Василиса подняла голову:
Мне интересно.
Кирилл подошёл к ней:
Покажите эскизы, которые никому не показываете.
Если мы поговорим, меня уволят.
Он протянул визитку.
Тогда встретимся там, где нет вашего босса. Завтра в восемь, платформа 13.
Платформа была пуста, только ржавые часы тикали под крышей. Василиса развернула на планшете 3Dмодель: гигантскую растрескавшуюся маску, внутри которой зрители шли лабиринтом зеркальных стен. Лучи проекторов перебегали по осколкам, складывая фразыосколки: «твои руки кривые», «ты должница», «ты никто». Чем ближе к центру, тем слова таяли, пока поверхность не становилась чистой отражала лишь лица зрителей.
Кирилл молчал, а потом тихо сказал:
Это не инсталляция. Это личная революция на 360 градусов. Давай сделаем.
У меня нет бюджета, нет материалов