Ещё с первых дней замужества я старалась ладить со свекровью. Восемь лет я стискивала зубы и терпела, будто за неимением лучшего. После того как мы с мужем перебрались из деревни в Санкт-Петербург, его мать Марфа Игнатьевна звонила нам каждую неделю. Одно и то же: «Приезжайте на выходные, помощь нужна!» То картошку перебрать, то огород вскопать, то младшей дочери обои поклеить. И мы ехали. Как куклы на ниточках.
Но мне уже не двадцать, и жизнь моя не медовая река. Работаю без выходных, воспитываю двоих детей, дом на мне. Разве не заслужила я хотя бы воскресного отдыха?
Для Марфы Игнатьевны мы были дармовой рабочей силой. Стоило мне пожаловаться на усталость, как она тут же парировала: «А кто тогда сделает?» Но это никогда не было срочно. Однажды она велела мне не приезжать к ней только чтобы отправить помогать её дочери, Арине, красить стены. Я поехала, как дура. И что же? Пока я мерила и красила, эта «принцесса» Арина развалилась перед зеркалом, любовалась свежим маникюром и в который раз ставила чайник.
Муж всё видел. Он не был глупым и понимал, что нами пользуются. Но рот не открывал всё-таки мать. И я терпела. До того дня
В одну субботу я просто не поехала с ним. Без скандала. Без объяснений. Осталась дома, сказав, что у меня свои дела.
Марфе Игнатьевне, разумеется, это не понравилось. Тут же допытывалась у сына почему я вдруг такая «неблагодарная»? Муж умолял меня съездить «хотя бы для приличия». Но мне надоел этот спектакль.
Мне было тридцать пять. Я имела право отдыхать, а не прислуживать тем, кто палец о палец не ударит. Ни благодарности, ни уважения одни требования.
В те выходные я наконец занялась своим домом. Постирала груду белья, приготовла настоящий обед, а в воскресенье устроилась на диване с книгой. Блаженство. Пока не раздался звонок.
Арина.
Без приветствия, без тени вежливости, она выпалила: я эгоистка, невоспитанная, предательница семьи. Напомнила о моём «долге» раз уж я в эту семью вошла.
Я выслушала, пожелала доброго дня и закрыла дверь.
Но на этом не кончилось. Вечером явилась сама Марфа Игнатьевна. Не переступив порога, обвинила меня в чёрной неблагодарности, в презрении хотя сама «всё для нас сделала». Я смотрела на неё, и перед глазами встали все те часы, проведённые за готовкой, уборкой, прополкой грядок.
А теперь она ещё и учила меня жить.
С меня хватило.
Молча открыла дверь и показала на выход. Она что-то пробормотала и ушла. Я вернулась к книге и впервые за много лет вздохнула свободно.
Это была не злость. Это была свобода. Уверенность, что моё время принадлежит только мне. А если я кому-то что-то и должна то лишь себе и своим детям.
В ту ночь я заснула с лёгким сердцем. Наконец-то свободная.
