Это случилось в январе, в самый лютый мороз за много лет. Снег лежал по колено, воздух резал, как лезвие, а ветер выл так, что дышать было больно.
Наша деревушка была крохотной, затерянной на краю света, и к тому времени почти опустела. Кто перебрался к детям в город, кто в мир иной. Остались только те, кому идти было некуда. Я одна из них.
После смерти мужа и отъезда детей дом опустел не только снаружи, но и внутри. Стены, когда-то наполненные голосами, замолчали. Я топила печь, варила себе скромную еду щи, кашу, яичницу. Крошила хлеб на подоконник для птиц. Время коротала с книгами старыми, зачитанными до дыр, с загнутыми страницами. Телевизор почти не включала там был шум, а не слова.
В тишине я стала слышать, как дом стонет под напором ветра, как воет вьюга над трубой, как скрипят доски на морозе.
А потом появилась она.
У крыльца раздался шорох. Подумала: сорока шастает или соседский кот. Но звук был иной еле слышный, будто кто-то царапается из последних сил. Распахнула дверь мороз ударил в лицо, как пощечина. Взглянула вниз и окаменела.
В сугробе сидело маленькое, черное, перепачканное существо. Не кот скорее тень. Но глаза… ярко-желтые, как у филина. Они смотрели на меня. Не умоляюще, а вызывающе. Будто говорили: «Дошла сюда. Либо примешь, либо прогонишь. Но дальше мне некуда».
У нее не было передней лапы. Старый шрам, грубо затянутый кожей, без крови, но с бугристой плотью. Шерсть висела клочьями, спутанная репейником и грязью. Ребра выпирали. Один Бог знает, через что она прошла, сколько шла, чтобы добраться до моего дома.
Я постояла, сглотнула, спустилась с крыльца. Она не шелохнулась. Не убежала, не зашипела, не свернулась клубком. Лишь слегка дрогнула, когда я протянула руку, затем снова замерла.
Подняла ее и занесла в дом. Она была легче пушинки. Подумала: «Не выживет. До утра не дотянет». Но постелила ей старое одеяло у печки, поставила миску с водой и кусочками курицы. Она не притронулась к еде. Просто лежала. Дышала тяжело, будто каждый вдох давался с трудом.
Я села рядом. Смотрела на нее. И вдруг поняла: она как я. Усталая, израненная, но еще живая. Еще держится.
Целую неделю ухаживала за ней, как за младенцем. Ела рядом чтобы она не чувствовала себя одинокой. Говорила с ней. Рассказывала, как прошел день, жаловалась на здоровье, вспоминала мужа, которого до сих пор зову во сне. Она слушала. По-настоящему. Иногда открывала глаза, будто шептала: «Я здесь. Ты не одна».
Через несколько дней она впервые отпила воды. Потом слизала кашу с моего пальца. Вскоре попыталась встать. Поднялась, закачалась, снова рухнула. Но не сдалась. На следующий день попробовала снова. И получилось. Встала. Хромала, шаталась, но шла.
Я назвала ее Чудом. Потому что иначе просто нельзя.
С тех пор она ходила за мной повсюду. В курятник, на веранду, в кладовку. Спала в ногах у кровати, а если я ворочалась, тихо мяукала, будто спрашивала: «Ты со мной?» А когда я плакала, особенно по вечерам, приходила, прижималась и смотрела мне в глаза.
Она стала для меня исцелением. Отражением. Смыслом.
Соседка, тетя Галя, только качала головой:
Люба, ты совсем с ума сошла? Их на улице как звезд на небе. Зачем тебе эта?
Я лишь пожимала плечами. Как объяснить ей, что этот черный, изувеченный кот спас меня? Что с его появлением я снова стала жить, а не просто существовать?
Весной она грелась на крыльце, гонялась за бабочками. Научилась бегать по-своему на трех лапах. Сначала спотыкалась, но быстро приноровилась. Даже мышей ловила однажды притащила добычу. Гордо. Показала мне и ушла спать.
Однажды пропала на целый день. Я с ума сходила от волнения, искала ее по округе, звала, обошла лес. К вечеру она объявилась с исцарапанной мордой, но победной походкой. Может, навещала прошлое. Или сводила счеты. После этого проспала трое суток, почти не просыпаясь.
Она прожила со мной пять лет. Не выживала жила. Со своими привычками, характером, нравом. Любила гречку с маслом, ненавидела пылесос, от грозы пряталась под одеяло или ко мне под бок.
Старела быстро. В последний год почти не выходила во двор. Больше спала, меньше ела, движения стали осторожными. Я чувствовала конец близок. Но каждое утро, проснувшись, первым делом проверяла, дышит ли она. И если да благодарила Бога.
Весной она просто не проснулась. Лежала, как всегда, на своем месте у печки. Только глаза не открыла. Я села рядом, положила ладонь на ее бок она еще была теплой. Но сердце уже знало.
Слезы не пришли сразу. Долго гладила ее, шептала: «Спасибо, Чудо. Ты была всем. Без тебя не было бы и меня».
Похоронила под старым яблонькой. Там, где она любила лежать в тени летом. В коробке, выстланной мягкой фланелью. Попрощалась тихо. Честно.
Прошло уже три года. Теперь у меня живет другой кот полосатый, молодой, озорной. Совсем на нее не похож. Но иногда, особенно вечером, мне кажется, будто у порога мелькает черная тень. Или слышится знакомый шорох.
В такие моменты я улыбаюсь.
Потому что знаю: она здесь. Со мной. Мое Чудо.
Если у тебя тоже был кто-то, как мое Чудо, расскажи свою историю.
