Он сказал, что я не «гожусь в отцы» но я растил этих детей с самого начала.
Когда моя сестра Аня начала рожать, я был в другом конце области на байкерской сходке. Она умоляла меня не отменять поездку, говорила, что всё будет хорошо, что ещё есть время.
Времени не оказалось.
На улице стоял трескучий мороз, когда на свет появились трое прекрасных малышей а Ани не стало.
Я помню, как держал в руках эти крохотные свёртки, шевелящиеся в реанимации. От меня пахло бензином и кожей куртки. У меня не было плана, ни минимального понятия, что делать. Но я посмотрел на них Варя, Даша и Миша и понял: я отсюда не уйду.
Ночные покатушки заменились на ночные кормления. Режим в мастерской мне подстроили, чтобы я успевал забирать детей из сала. Я научился заплетать Даше косички, успокаивать Варю в её вспышках гнева, уговаривать Мишу съесть что-то кроме макарон с маслом. Я перестал уезжать в дальние заезды. Продал два мотобайка. Смастерил двухъярусные кровати.
Пять лет. Пять дней рождения. Пять зим с гриппом и ротавирусом. Я не был идеальным, но я оставался. Каждый день.
А потом появился он.
Биологический отец. Его не было в свидетельствах о рождении. Ни разу не навестил Аню во время беременности. По её словам, он сказал, что тройня «не вписывается в его образ жизни».
Но теперь? Он хотел забрать их.
И пришёл не один. С ним была соцработница по имени Ольга. Она окинула взглядом мои заляпанные масляными пятнами комбинезон и заявила, что я «не создаю подходящих условий для долгосрочного воспитания детей».
Я не верил своим ушам.
Ольга осмотрела наш маленький, но аккуратный дом. Увидела детские рисунки на холодильнике. Велосипеды во дворе. Маленькие сапожки у входа. Она улыбалась вежливо. Делала пометки. Я заметил, как её взгляд задержался на моём татую на шее.
Хуже всего было то, что дети ничего не понимали. Варя спряталась за мной. Миша распакался. Даша спросила: «Этот дядя теперь будет нашим папой?»
Я ответил: «Никто вас не заберёт. Только если через суд.»
До заседания оставалась неделя. Я нанял адвоката. Хорошего. Чёртовски дорогого, но оно того стоило. Мастерская едва держалась на плаву, потому что я тянул всё один, но я бы продал последний гаечный ключ, лишь бы оставить детей.
Я не знал, что решит судья.
Накануне заседания я не мог уснуть. Сидел за кухонным столом, держа в руках рисунок Вари мы стоим в троём возле нашего дома, а в углу светит солнце и нарисованы облака. Детские каракули, но, честно говоря, на этом рисунке я выглядел счастливее, чем когда-либо в жизни.
Утром я надел рубашку с пуговицами, которую не носил со дня похорона Анны. Даша вышла из комнаты и сказала: «Дядя Лёша, ты похож на священника.»
«Будем надеяться, судье нравятся священники», попробовал пошутить я.
Суд казался другим миром. Всё бежевое и глянцевое. Влад сидел напротив в дорогом костюме, изображая заботливого отца. Он даже принёс фотографию детей в покупной рамке будто это что-то доказывало.
Ольга зачитала своё заключение. Она не врала, но и не смягчала формулировок. Упомянула «ограниченные ресурсы», «проблемы с эмоциональным развитием» и, конечно же, «отсутствие традиционной семьи».
Я сжимал кулаки под столом.
Потом настала моя очередь.
Я рассказал судье всё. С того момента, как мне позвонили про Анну, и до того дня, когда Даша выблевала мне за шиворот во время поездки, а я даже не шелохнулся. Говорил о задержке речи у Вари и о том, как устроился на вторую работу, чтобы платить логопеду. Рассказал, как Миша научился плавать только потому, что я пообещал ему котлету по пятницам, если он не сдастся.
Судья посмотрел на меня и спросил: «Вы действительно считаете, что сможете в одиночку растить троих детей?»
Я сглотнул. Мог совершить. Но не стал.
«Нет. Не всегда», ответил я. «Но я это делаю. Каждый день, уже пять лет. Я делаю это не потому, что обязан. Я делаю это потому, что они моя семья.»
Влад наклонился вперёд, словно хотел что-то сказать. Но промолчал.
И тогда случилось неожиданное.
Даша подняла руку.
Судья, удивлённый, спросил: «Юная леди?»
Она встала на таббурет и сказала: «Дядя Лёша обнимает нас каждое утро. А когда нам снятся страшные сны, он спит на полу рядом с нашей кроватью. И однажды он продал свой мотоцикл, чтобы поставить нам новое отопление. Я не знаю, какой бывает папа, но у нас он уже есть.»
Тишина. Абсолютная.
Не знаю, было ли это решающим. Может, судья уже давно принял решение. Но когда он наконец сказал: «Опекунство остаётся за гражданином Алексеем Воробьёвым», я выдохнул так, будто не дышал годами.
Влад даже не взглянул на меня, уходя. Ольга кивнула едва заметно.
Тем вечером я приготовил сырные гренки с тома́тным супом любимое блюдо детей. Даша плясала на кухонном столе. Миша размахивал ножом для масла, будто это световой меч. Варя прижалась ко мне и прошептала: «Я знала, что ты победишь.»
И в этот момент, несмотря на засаленную кухню и усталость, я почувствовал себя богач
