Дочь погибшего полицейского пришла на аукцион немецкой овчарки шокирующая причина!
Территория ярмарки в районе Подмосковья всегда была шумной, липкой и слишком большой для такой тихой, миниатюрной девочки, как Лиза Петрова. Лето палило гравий, превращая воздух в густую и яркую дымку. Аттракционы гудели за мясными павильонами, продавцы выкрикивали предложения о карамельном попкорне и лотерейных билетах, а из главного павильона доносился отдаленный стук молотка. Там, в центре главного события дня, Лиза стояла, не проронив ни слова с прошлого ноября с того дня, когда на ферму приехали два офицера в форме, и ее мир разлетелся на тысячу осколков. Ее матери, офицера Анны Петровой, не стало. Погибла при исполнении так писали газеты, оставив ни единого шанса на сомнения.
Но в то утро Лиза проснулась на рассвете от боли в груди сильнее, чем обычно. Она тут же подошла к запыленной стеклянной банке, которую наполняла монетами: копейки с дней рождений, рубли, заработанные на продаже лимонада, серебряные монетки, которые мама подсовывала ей как призы. Она пересчитала их дважды: пятьдесят два рубля и несколько четвертаков. Упаковала сокровище в рюкзак и ждала у двери.
Катя, жена ее матери, пыталась отговорить: «Лизонька, милая, тебе не нужно идти на этот аукцион», говорила она, стоя на коленях с усталыми глазами, которые когда-то сияли. «Там нет того, что ты ищешь. Давай просто испечем блины, хорошо?» Но Лиза покачала головой, ее взгляд прикован к обручальному кольцу Кати, сверкающему в утреннем свете. Теперь золотое кольцо казалось ей чужеродным, слишком большим на дрожащем пальце. Дядя Витя, отчим Лизы, держался в стороне, уткнувшись в телефон, стараясь не выглядеть нервным. Он не знал, как ей помочь после похорон, разве что повторял: «Давай, Лизка, надо двигаться дальше, иначе не сможешь жить». Иногда она ненавидела его за это. А иногда у нее не хватало сил даже ненавидеть.
Они ехали молча, разбитая «Лада» Кати подпрыгивала на сельской дороге, каждая выбоина подбрасывала руки Лизы. Когда они приехали на парковку, Катя наклонилась и прошептала: «Что бы ни случилось, я люблю тебя, хорошо?» Лиза опустила глаза, и задняя дверь захлопнулась с грохотом. Воздух ярмарки ударил ее в лицо: запах попкорна, сена, пота и раскаленного металла.
В павильоне люди толпились вокруг деревянных скамеек перед маленькой сценой. Несколько офицеров в форме стояли впереди, явно смущенные. В углу стояла единственная металлическая клетка с надписью: «Аукцион служебных собак, снятых с эксплуатации». И вот он Рекс, единственное, что еще напоминало Лизе о матери.
Не воспоминание, не фотография сам Рекс, его морда поседела от возраста, но глаза остались темными и пронзительными. Он сидел, будто это место принадлежало ему, но его хвост едва шевелился. Он окинул взглядом толпу и вдруг остановился на Лизе. По ее спине пробежала дрожь. Месяцами Лиза чувствовала себя живой только ночью, когда шептала Рексу через забор за старой полицейской частью, когда все уходили. Она доверяла ему то, что не могла сказать никому: свои секреты, боль, тоску по матери. Рекс не отвечал, но слушал и этого было достаточно.
Мужчина в помятом синем костюме объявил слишком бодрым голосом: «Сегодня у вас есть шанс стать владельцем частички истории Подмосковья! Наш Рекс, пять лет верой и правдой служивший в полиции, вышел на пенсию после гибели офицера Петровой. Он ищет новый дом. Давайте подарим ему немного любви, хорошо?» Лиза так крепко сжала банку, что стекло врезалось в ладонь. Катя положила руку ей на плечо, но Лиза отстранилась. Она оглядела толпу: зеваки, местные, помнившие ее мать, или просто любители зрелищ. Но в первом ряду она увидела двух мужчин, которые явно выделялись. Один высокий, с седыми волосами, в белой рубашке и с волчьей улыбкой: Виктор Громов, владелец «Громов-Секьюрити», имя, которое Лиза видела на билбордах. Другой грубоватый, в заляпанной джинсовке, с лицом, обветренным солнцем: Геннадий «Гена» Белов, фермер с другого конца долины. Они смотрели на Рекса с такой тоской, что у Лизы свело живот.
Аукцион начался: «Стартовая цена пять тысяч рублей. Кто дает пять тысяч?» Сердце Лизы забилось чаще. Пять тысяч. Ее монеты внезапно казались смешными. Катя неловко стояла позади. Рекс следил за торгами внимательным взглядом. Мужчина в бейсболке выкрикнул: «Пять!» Виктор поднял палец: «Десять». Гена, не раздумывая: «Пятнадцать». Ставки росли, голоса звучали громче, воздух наполнился напряжением.
Лиза вышла вперед. Ее голос, молчавший так долго, дрожал, но она заставила себя говорить: «Я ставлю» В зале воцарилась тишина. Аукционист посмотрел на нее с жалостью: «Детка, какая твоя ставка?» Лиза протянула банку: «Пятьдесят два рубля и шестнадцать копеек». Кто-то в толпе засмеялся. Виктор усмехнулся. Аукционист взял банку, словно это был клад: «Спасибо, малышка». Но мягко покачал головой: «Недостаточно. Прости».
Рекс издал глубокий, болезненный стон. Звук, казалось, завис над фермами, задевая что-то глубоко внутри каждого. Лиза хотела бежать, но Рекс громко гавкнул один раз четко, властно. Толпа ахнула. В этой тишине Лиза поняла: она делает ставку не просто за собаку. Она борется за последнюю частицу матери, за единственное, что могло удержать ее потерянные слова.
Аукцион продолжился, но Рексу было все равно. Он смотрел только на Лизу, будто видел каждую ее боль. Он был не просто овчаркой. Даже стоя неподвижно, он заполнял собой сарай. В Подмосковье еще помнили истории о Рексе и Анне Петровой. Как он нашел потерявшегося ребенка в метель, как шел за ней в огонь, как в день похорон лег на гроб и не дал себя увести.
Когда ставки достигли десяти тысяч, Лиза снова вышла вперед. «Пятьдесят два рубля шестнадцать копеек», сказала она твердо. Молча
