Однажды богач вернулся домой без предупреждения и остолбенел, увидев, что горничная делает с его сыном.
Его каблуки звонко стучали по полированному мрамору, наполняя холл торжественным эхом. Леонид приехал намного раньше, чем ожидалось. Ему было 37 лет. Высокий, статный, всегда безупречно одетый, он привык к контролю к миллионным сделкам в стеклянных кабинетах, к переговорам в Дубае. Но в тот день ему не нужны были контракты, роскошь или речи. Он жаждал чего-то настоящего, тёплого. Его сердце рвалось домой, в тишину, где не было напряжения, которое всегда несла с собой его властная фигура. Он хотел увидеть сына маленького Сашу, своего восьмимесячного сокровища, малыша с мягкими кудряшками и беззубой улыбкой. Последний свет в его жизни после потери жены.
Он никого не предупредил ни команду, ни Розалию, няню, которая круглосуточно заботилась о мальчике. Он хотел увидеть дом таким, каким он был без него естественным, живым.
Но то, что он увидел, оказалось не тем, чего он ожидал.
Повернув в коридор, он резко замер. В кухне, залитой золотистым утренним светом, стоял его сын, а рядом женщина, которую он не ожидал здесь застать. Анна, новая горничная, молодая девушка лет двадцати пяти в сиреневой униформе, с закатанными до локтей рукавами, с волосами, собранными в небрежный, но милый пучок.
Её движения были мягкими, точными, а на лице читалось спокойствие, которое обезоруживало. Саша сидел в маленькой пластиковой ванночке прямо в раковине. Его смугленькое тельце дрожало от восторга каждый раз, когда Анна осторожно поливала его животик тёплой водой.
Леонид не мог поверить своим глазам. Горничная купала его сына. В раковине. Его брови сдвинулись, инстинкты взбунтовались. Это было неприемлемо. Розалии не было, и никто не имел права прикасаться к ребёнку без присмотра.
Он шагнул вперёд, готовый взорваться, но что-то остановило его.
Саша смеялся. Тихим, беззаботным смехом. Вода плескалась, а Анна напевала мелодию, которую Леонид не слышал очень-очень давно. Колыбельную, которую пела его покойная жена.
Её губы дрогнули, плечи расслабились. Она осторожно вытерла голову малыша влажной тряпочкой, будто от этого зависела судьба мира. Это был не просто купание это был акт любви.
Но кто такая Анна? Он едва помнил, что вроде бы нанял её через агентство после того, как прежняя служанка уволилась. Он видел её лишь раз. Даже фамилии её не знал.
Анна бережно подняла Сашу, завернула в мягкое полотенце и поцеловала его мокрые кудряшки. Малыш прижался к её плечу, доверчивый и спокойный.
И тут Леонид не выдержал.
Что ты делаешь? прозвучал его низкий голос.
Анна вздрогнула. Её лицо побледнело.
Господин Прошу, дайте объяснить её голос дрожал.
Розалия в отпуске. Я думала, вы вернётесь только в пятницу.
Леонид нахмурился. Он не должен был возвращаться. Но вот он здесь и видит, как горничная купает его сына в раковине, как будто это что-то обыденное.
Он не смог договорить. В горле встал ком.
Анна дрожала, но крепко держала Сашу.
У него была температура прошлой ночью, призналась она. Не слишком высокая, но он плакал без остановки. Термометр потерялся, а больше никого не было. Я вспомнила, что тёплая ванна раньше помогала Я собиралась вам сообщить, клянусь.
Температура. Его сын болел, а ему никто не сказал.
Он посмотрел на Сашу, притихшего на груди у Анны. Ни боли, ни дискомфорта только доверие.
Но гнев кипел внутри.
Я плачу за лучший уход, прошипел он. У меня есть медсёстры, доступные в любое время. Ты горничная. Ты моешь полы, чистишь мебель. Не смей больше прикасаться к моему сыну.
Анна не защищалась.
Я не хотела ему вреда Клянусь Богом. Он потел, ему было плохо Я не могла просто стоять и смотреть.
Леонид заставил себя дышать ровно. Он не хотел громких сцен, но и не мог позволить чужой женщине переступать границы.
Отнеси его в кроватку. Затем собирай вещи.
Анна посмотрела на него, будто не понимая.
Вы увольняете меня?
Леонид не повторил. Его непреклонный взгляд был ответом.
Молчание стало пощёчиной.
Анна опустила голову и, крепче прижав Сашу, направилась к лестнице.
Леонид остался один. Вода капала с крана, звук казался невыносимым. Он сжал кухонную столешницу, сердце бешено колотилось. Внутри что-то сдвинулось что-то, чего он ещё не понимал.
Позже, в студии, он сидел, сжав край массивного дубового стола. Всё вокруг было тихо. И этот тишина проникала в кости.
Он не чувствовал облегчения. Он отдал приказ, проявил власть. Но почему же тогда внутри была пустота?
Он включил монитор детской. Саша спал, щёки розовые, но дыхание ровное.
И всё же слова Анны не выходили из головы:
У него была температура. Никого не было.
Он не знал, что его сын болел.
Наверху, в гостевой комнате, Анна стояла у кровати с полупустым чемоданом. Её глаза опухли от слёз, сиреневый фартук, который она так тщательно гладила утром, теперь был мят и мокр.
На сложенной одежде лежала потрёпанная фотография улыбающийся мальчик с каштановыми кудрями, сидящий в инвалидной коляске.
Её брат.
Он умер три года назад.
Анна ухаживала за ним всю свою юность. После гибели родителей она бросила учёбу на медсестру, чтобы быть с ним. Целые ночи без сна, приступы эпилепсии, лекарства, больницы И та самая колыбельная, которую она пела теперь Саше.
Брат говорил, что её голос делает мир безопаснее.
Он умер у неё на руках.
С тех пор она не пела.
Пока не встретила этого чёрноглазого малыша.
Но кто спрашивает горничную о её потерях?
Тихий стук в дверь. Анна быстро вытерла лицо.
Но это был не Леонид.
В дверях стоял Геннадий,
