В маленькой ветеринарной клинике воздух был густым, будто пропитанным горечью прощания. Свет ламп холодно струился по стенам, подчёркивая тяжесть момента. На столе, застеленном потрёпанным клетчатым пледом, лежал Дозор когда-то мощный восточноевропейский пёс, чьи лапы топтали снега Пермского края, а уши слышали шелест тайги. Теперь его шерсть потускнела, дыхание стало хриплым, будто сама жизнь медленно ускользала из его тела.
Рядом, сгорбившись, сидел Иван Петров человек, вырастивший Дозора из щенка. Его пальцы, дрожа, гладили собачьи уши, словно пытаясь запомнить каждую шерстинку. «Ты был моей путеводной звездой, прошептал он, голос срываясь. Прости, что не смог уберечь…»
И тут Дозор, собрав последние силы, приподнял голову и ткнулся мордой в ладонь хозяина. Это был не просто жест крик души: «Я помню. Я люблю». Иван прижался лбом к его лбу, и мир сузился до них двоих: до зимних ночёвок в охотничьей избушке, до летних закатов на даче под Казанью, до тысяч моментов, сплетённых в одну неразрывную нить.
В углу ветеринар Алёна замерла со шприцом в руке. «Готовы?» тихо спросила она, но вдруг резко нахмурилась. Приложила стетоскоп, затем резко выпрямилась: «Срочно капельницу! Это не отказ органов сепсис! Температура под сорок!»
Иван, не веря, сжал кулаки. «Он… выживет?»
«Если успеем да», бросила Алёна, уже набирая лекарство.
Три часа в коридоре показались вечностью. Когда дверь наконец открылась, у врача в глазах горел огонь. «Лихорадка спадает. Он борется».
А потом Иван снова увидел Дозора слабого, но с ясным взглядом. Пёс слабо вильнул хвостом, будто говорил: «Я вернулся».
«Ты просто не мог уйти, старина…» Иван упал на колени, обняв его.
Дозор медленно поднял лапу и положил на руку хозяина. Это было не прощание.
Это была клятва.
Клятва идти дальше.
Клятва не сдаваться.
Клятва любить до самого конца.
