В глубине Тверской области, среди бескрайних полей ржи и лугов, стоял старый хутор Заречье. Там, в полусне жаркого летнего дня, на крыльце сидели две фигуры: Алевтина и Геннадий, пожилая пара, ещё недавно верившая, что дом самое надёжное место на свете. Рядом потрёпанные кожаные чемоданы и скрипучие кресла-качалки, свидетели их долгих лет. Три дня они ждали с тех пор, как их дети уехали, пообещав вернуться «через пару часов». Солнце трижды скрывалось за лесом, а тишина становилась всё тяжелее.
Старший сын, Дмитрий, сказал перед отъездом:
Мам, мы просто в город съездим, бумаги подпишем, и сразу вернёмся за вами.
Анна избегала взгляда матери, Михаил без конца листал телефон, а Дмитрий торопливо складывал вещи в «Ниву». Алевтина сжимала в руках платок, чувствуя, что что-то не так. Геннадий, хоть и седой, но всё ещё прямой, как молодой, ловил новости на старом радиоприёмнике, бормоча что-то о проблемах с документами на дом. Но Алевтина знала это не просто задержка. Матери умеют читать знаки, и она чувствовала глубокую боль предательства.
На четвёртый день Алевтина проснулась с болью в груди не от сердца, а от душевной раны. Геннадий смотрел в окно на пустую дорогу.
Они не вернутся, прошептала она.
Не говори так, Алевтина.
Нас бросили, Геннадий. Родные дети нас бросили.
Хутор Заречье был гордостью семьи три поколения: 200 гектаров плодородной земли, скот, рожь и сад, за которым Алевтина ухаживала с любовью. Но теперь они чувствовали себя чужими в собственном доме. Еда заканчивалась: осталось немного яиц, домашнего сыра, муки и картошки. Лекарства Геннадия закончились на третий день, и хотя он не жаловался, голова гудела от боли.
Завтра пойду в деревню, сказал Геннадий.
Пятнадцать километров, в такую жару, в твои годы?
А что мне ещё делать? Сидеть и ждать?
Спор был коротким, больше от нервов, чем от злости. В конце концов они обнялись в маленькой кухне, чувствуя тяжесть лет и одиночества, которого никогда не ожидали.
На шестой день мотор нарушил тишину. Алевтина выбежала на крыльцо, сердце колотилось. Но это были не дети, а сосед Егор на своей старой «Урале», с мешком хлеба и овощей.
Алевтина Петровна, Геннадий Иванович, как дела?
Хорошо, что заехал, Егор, ответила Алевтина, стараясь скрыть облегчение.
Егор, холостой и добрый, сразу почувствовал напряжение. Увидел чемоданы на крыльце, почти пустой холодильник и спросил:
Где ребята-то?
В город по делам уехали, ответил Геннадий без убеждённости.
Давно?
Алевтина тихо заплакала.
Шесть дней, прошептала она.
Егор помолчал, потом встал с твёрдым выражением.
Разрешите, Геннадий Иванович. Мне кое-что проверить надо.
Он вернулся через час, взволнованный.
Вчера видел «Ниву» Дмитрия в селе, возле комиссионки Семёна. Они ваши вещи выгружали.
Тишина стала тяжёлой, как свинец. Алевтина почувствовала, как земля уходит из-под ног, а Геннадий схватился за стул.
Алевтина Петровна, простите, но видел ваш старый комод и ещё кое-что.
Они продают наши вещи, прохрипел Геннадий.
И это было не всё. Семён рассказал, что они спрашивали про продажу хутора. Алевтина бросилась проверять шкафы не хватало швейной машинки, старых икон, бабкиного фарфора.
Как они могли так поступить? закричала она, возвращаясь на кухню.
Егор подошёл ближе:
Не хочу вмешиваться, но вам тут одним нельзя. Поедемте ко мне.
Нет, Егор, сказал Геннадий. Это мой дом. Если хотят меня выгнать пусть скажут мне в лицо.
Алевтина взяла мужа за руку, вспоминая, за что полюбила его: за достоинство, даже перед лицом беды. Егор уважил их решение, но не оставил. Каждый день привозил еду и лекарства.
Через неделю Алевтина полезла на чердак искала важные бумаги. Среди пыли и воспоминаний нашла запечатанный конверт, оставленный свекровью:
«Алевтине и Геннадию. Открыть только в крайней нужде».
В письме были документы на 100 гектаров земли у границы села, записанные на их имена с 1998 года, с собственным родником.
«Всегда боялась, что внуки не унаследуют вашу доброту. Эти земли ваши. Если что ищите доктора Соколова. Не дайте себя обмануть. С любовью, Матрёна».
Алевтина и Геннадий молча прочитали. Свекровь предвидела жадность и оставила им неожиданную защиту. В ту ночь они почти не спали между облегчением и печалью.
На следующий день Егор принёс новости:
Дмитрий искал доктора Соколова, спрашивал про документы на хутор. Хотели продать, но не хватало бумаг.
Они пошли к юристу. Доктор Соколов, старый и надёжный, встретил их с радостью и тревогой.
Ваш сын Дмитрий приходил несколько раз, выспрашивал. Но Матрёна Степановна заставила меня поклясться раскрыть это только в крайнем случае.
Адвокат подтвердил их права на землю и рассказал, что компания по розливу воды предлагала 15 миллионов рублей за родник.
Сейчас, когда вода на вес золота, он может стоить ещё больше.
Они вернулись домой молча. Открытие было огромным, но горьким: свекровь оказалась права насчёт детей.
Вечером Алевтина плакала:
Что мы сделали не так, что наши дети способны на такое?
Ничего, Алевтина. Мы дали им любовь и пример. Если они выбрали этот путь вина не наша. Но теперь мы знаем нужды не будет.
Через три дня «Нива» вернулась. Дмитрий вышел первым, с натянутой улыбкой.
Простите за задержку, в городе бардак. Документы потерялись.
Алевтина и Геннадий не встали им навстречу.
Десять дней, твёрдо сказал Геннадий.
Пап, я же объяснил. В ЗАГСе всё перепутали.
Михаил заговорил о продаже дома, Анна нервничала.
Папа, нам надо поговорить. В
