Умирая в реанимации, я нашла их записку: «Уехали на 10 дней». Вскоре мой дом выставили на продажу
Мои дети оставили мне записку: «Уехали на 10 дней» пока я лежала в реанимации, цепляясь за жизнь. Они думали, я не выживу. Хуже того что у меня не хватит сил сопротивляться. Пока я была подключена к аппаратам, они выставили мой дом на продажу, готовясь забрать то, что считали уже своим наследством.
Но я не была так беспомощна, как они думали. Я сама продала дом, опустошила все счета и ушла, не оглядываясь. Год спустя мир увидел меня в вирусном видео я улыбалась в кругу новой «семьи». Когда дочь прибежала с криками: «Мама, прости, не бросай нас!» я посмотрела ей прямо в глаза и сказала: «У меня уже были похороны. Ты просто не пришла».
Первое, что я помню с тех страшных дней, пронзительный звук кардиомонитора. В груди горело, будто меня ударило током, и я несколько секунд не понимала, жива ли. Яркий свет больницы резал глаза, воздух пах антисептиком. Ко мне наклонился молодой медбрат. На бейдже было написано: *Михаил*.
«Теперь всё в порядке», тихо сказал он. «Просто отдохните».
Но я не чувствовала себя в безопасности. Только пустоту. Горло пересохло, но я прошептала: «Где мои дети?»
Михаил замешкался, и его молчание оказалось красноречивее любых слов. Позже ночью, когда он решил, что я сплю, я услышала его разговор по телефону: «Да, она пришла в себя Хотите поговорить?.. Хорошо, понял».
Они не хотели говорить со мной. Собственные дети.
Утром медсестра поставила рядом стакан воды. Под ним лежала сложенная записка. Руки дрожали, когда я разворачивала ее.
*Уехали на 10 дней. Надеемся, тебе лучше.* *Л. и С.*
Вот и всё. Десять слов. Ни цветов, ни любви. Просто сообщение, как перед отъездом в отпуск.
На девятый день меня выписали. Никто не приехал. Волонтёр вывез меня на коляске. Сердце сжалось, когда машина остановилась у дома, где я прожила двадцать семь лет. Что-то было не так: исчезли кресла с крыльца, сменились шторы, а керамическая лягушка-копилка, где я всегда прятала запасной ключ, оказалась пуста.
Я стучала пятнадцать минут, прежде чем дверь открыл зять Дмитрий с чашкой кофе в руке. Он побледнел. «О Марья Петровна. Вы вернулись. Мы не ожидали так скоро. Врачи говорили»
Я прошла мимо. Гостиная едва напоминала мою. Мебель переставили, стены перекрасили наполовину, а свадебные фотографии, когда-то стоявшие на виду, были сброшены в пыльную коробку.
А потом я увидела. На столе лежал рекламный буклет. Фотография моего дома. Он был выставлен на продажу.
Рядом лежала папка с документами. Доверенность. Внизу стояла моя подпись та, которую я поставила после операции на бедре, когда Света сказала: «Мама, это просто формальности для страховки». Теперь я поняла это была ловушка.
А потом, будто судьба хотела, чтобы я всё увидела, я заметила старый планшет Сергея, заряжавшийся в кладовке. Он был разблокирован. На экране переписка моих детей.
*Света:* Как только продадим мамин дом, наконец вздохнём свободно.
*Сергей:* Да. Уже договорились насчёт пансионата. Хватит ограничений.
«Вздохнём свободно». Так они называли меня. Женщину, которая работала на двух работах после смерти их отца. Которая отдала им всё, что могла.
Они не просто ждали моей смерти они стирали меня.
В ту ночь я не кричала. Не устраивала сцен. Я готовилась.
Утром позвонила Павлу Соколову, бывшему ученику, которого когда-то учила литературе. Робкий мальчик, любивший стихи, стал юристом с маленькой конторой.
«Марья Петровна, сказал он тепло, конечно, я помню вас. Вы научили меня писать».
Я рассказала всё. Он выслушал и объяснил: доверенность, которую они выманили у меня, не давала им права продавать дом. «Мы это остановим», твёрдо заявил он.
Впервые за долгое время я почувствовала надежду. В тот же день Павел подал документы, чтобы лишить их прав. Вечером я поменяла замки. Когда Дмитрий пришёл, я сказала через домофон: «Твои инструменты на крыльце. Забирай и уходи. Если вернёшься, вызову полицию». Он ушёл молча.
Я больше не была их матерью. Я была их мишенью. Но они недооценили меня.
Через три дня суд вернул мне все права. Но я знала оставаться в этом доме опасно. Они попробуют снова. Поэтому я сама выставила его на продажу. Только за наличные. Ушло одиннадцать дней.
После сделки я сняла все деньги, закрыла счета, к которым у них был доступ, и открыла новые на имя *Нина Волкова* вариацию девичьей фамилии бабушки. Будто сбросила старую кожу.
Перед отъездом оставила две записки на кухонном столе. В каждой одни и те же десять слов:
*Спасибо, что показали, кто вы на самом деле.*
Когда они вернулись с отдыха, дом был пуст. Как и я.
Я ехала на север, пока не добралась до Глухово деревни, которой нет на большинстве карт. Купила за наличные скромный дом и представилась *Ниной Волковой, вдовой, бездетной, ищущей покоя*.
Впервые за десятилетия никто не нуждался во мне. Никто не ждал, что я их спасу.
Стала помогать в местной библиотеке. Там познакомилась с Катей, официанткой, одной воспитывавшей сына Стёпу. Ему было восемь, он обожал комиксы и после школы всегда забегал в библиотеку. Когда он впервые назвал меня «бабушкой Ниной», сердце чуть не разорвалось но от счастья.
Постепенно появился новый ритм жизни. Днём со Стёпой, вечера с Катей за чаем, утро среди книг. Всё просто, малое, но настоящее.
Потом судьба снова дала о себе знать. На девятый день рождения Стёпы одна из мам сняла, как он задувает свечи рядом со мной. Выложила в сеть. Видео разлетелось. Кто-то узнал моё лицо по старым фотографиям из Уфы. Появились заголовки: «Бабушка-призрак найдена живой в Глухово».
Света увидела. Я знала.
Через два дня у библиотеки остановилась машина с московскими номерами. Вышла Света. Поху
