**Дневниковая запись**
В тот день ко мне пришла женщина, которую я не видела лет пять. Тамара Никитична. У нас в селе её звали «генеральшей» не за мужа-военного, а за осанку, за взгляд, будто ножом режет, и за гордыню, которой хватило бы на три деревни. Ходила всегда с прямой спиной, будто не по грязи сельской ступала, а по паркету Зимнего дворца. Кивнёт через плечо и вся беседа.
А тут стоит на пороге моего медпункта. Не своя. Спина ещё прямая, а глаза как у затравленной зверюги. Платок на лоб нахлобучила, будто прячется. Топчется, переступить боится.
Заходи, Никитична, говорю. Что в сенях-то мёрзнешь? Вижу, не за таблетками пришла.
Вошла, на табурет у печки села, руки на коленях сжала. Руки у неё всегда холёные были, а тут сухие, потрескавшиеся, пальцы дрожат. Молчит. Я не тороплю. Налила чаю с мятой, поставила перед ней.
Пей, говорю. Душу отогреешь.
Она чашку взяла, а в глазах слезы заблестели. Не потекли не пустила, а так и застыли, как лёд в проруби.
Совсем одна я, Семёновна, выдохнула она, и голос надтреснутый. Руку подвернула, ни дров принести, ни воды. А спину ломит хоть волком вой.
И полилась её жалоба, как талая вода мутная, горькая. А я сижу, слушаю, а сама вспоминаю, как пять лет назад в её доме смех стоял. Сын Игорь, красавец да умелец, невесту привёл Лизу.
Девчонка тихая, светлая. Глаза ясные, волосы в косу толстую заплетены. Почему Игорю приглянулась понятно. А вот Тамаре нет. И с первого дня начала её гнобить.
Борщ недосоленный, полы недомытые, компот переслащенный, всё не так.
Игорь сначала заступался, потом сдался. Маменькин сынок. А Лиза терпела. Как-то встретила её у колодца, глаза на мокром месте.
Что терпишь-то? спрашиваю.
А она улыбнулась горько:
А куда мне, тётя Валя? Люблю его. Может, привыкнет
Не привыкла. Последней каплей стала старинная скатерть Лиза постирала, узор полинял. Крику было на всю улицу.
В ту же ночь Лиза ушла. Игорь утром как бешеный метался, потом к матери пришёл:
Ты моё счастье погубила.
И уехал. Позже слышала нашёл Лизу в городе, поженились, дочь родилась. А к матери ни шагу.
Тамара сначала важничала: «И слава богу!» А сама засохла, как лист осенний. И вот сидит передо мной ни гордости, ни стать. Одна старость да боль.
Никому я не нужна, шепчет, и первая слеза по щеке. Хоть в петлю
Молчи, строго говорю. Жизнь дана, чтобы жить. Давай укол сделаю.
Сделала, мазью растёрла. Она чуть ожила.
Спасибо, прошептала. Не ждала я доброты
Ушла, а у меня на сердце камень. Есть болезни, которые не лечатся таблетками. Болезнь одиночества лечится только другим человеком.
Через пару дней нашла телефон Игоря. Руки дрожали, когда набирала.
Игорь, это тётя Валя. Мать твоя Совсем плоха.
Он молчал. Потом слышу Лиза трубку взяла.
Здравствуйте, тётя Валя. Как она?
Рассказала всё.
Спасибо, твёрдо сказала Лиза. Приедем. Только ей не говорите.
Вот оно, сердце. Её гнали, а в ней ни капли злобы.
В субботу к Тамаре зашла. Сидит у окна, в пустом доме.
Кого ждёшь? спрашиваю.
Да кого мне ждать буркнула, а сама на дорогу косится.
После обеда машина у ворот остановилась. Игорь вышел, возмужавший. Лиза с дочкой Верочкой, в розовой курточке.
Я не видела, что в доме было. Но к вечеру из трубы дым пошёл густой. А в окне свет зажёгся тёплый, жёлтый.
Наутро зашла. В доме жизнь. Пахнет пирогами. Игорь дрова колет, Лиза на кухне хлопочет, Верочка с котёнком возится.
А Тамара сидит в кресле, смотрит на них. И лицо у неё не маска, а просто лицо. Увидела меня, улыбнулась глазами.
Проходи, Семёновна. Лизка пирогами угощает.
За столом сидели, смеялись. Ни обид, ни напряжения.
Через неделю они уехали. Тамара вышла провожать. Верочка обняла её:
Бабуля, ты к нам приедешь?
Тамара не выдержала. Обняла внучку, заплакала:
Простите меня
Лиза подошла, обняла обеих:
Мы ещё приедем, мама.
И я понял: иногда сердце прощает, даже когда разум не может.
