Костя, ты в своем уме? Думаешь, я тебя к себе из-за денег зову? Мне тебя жалко, вот и все.
Костик сидел в инвалидной коляске и смотрел через запыленное окно во двор больницы. Не повезло его палата выходила во внутренний дворик, где стояли лавочки, торговали буфеты, но людей почти не было.
К тому же зима, и пациенты редко выходили гулять. Костя остался один. Неделю назад его соседа по палате, Юрку Тимохина, выписали домой, и с тех пор ему стало совсем тоскливо.
Тимохин был парнем общительным, веселым и знал миллион разных историй, которые разыгрывал, как настоящий актор. Он им и был учился на третьем курсе театрального.
Словом, с Юрком скучать не приходилось. Да и мать его навещала каждый день, приносила плюшки, фрукты, конфеты, которыми сосед щедро делился с Костей.
С уходом Юрка из палаты будто исчезло что-то домашнее, теплое, и теперь Костя чувствовал себя совсем одиноким и никому не нужным.
Его мрачные мысли прервала вошедшая медсестра. Взглянув на нее, он расстроился еще сильнее: вместо милой молоденькой Даши уколы сегодня ставила вечно хмурая, будто чем-то недовольная Людмила Аркадьевна.
За два месяца в больнице Костя ни разу не видел, чтобы она улыбалась. И голос у нее соответствовал выражению лица резкий, грубоватый, неприятный.
Ну, чего развалился? На койку! рявкнула Людмила Аркадьевна, держа наготове шприц.
Костя покорно вздохнул, развернул коляску и подкатил к кровати. Медсестра ловко помогла ему лечь и так же проворно перевернула на живот.
Штаны снимай, скомандовала она.
Костя послушался но боли не почувствовал. Уколы Людмила Аркадьевна ставила мастерски, и за это он мысленно был ей благодарен.
*Интересно, сколько ей лет?* думал Костя, глядя на медсестру, которая теперь щупала вену на его худой руке. *Наверное, уже пенсионерка. Маленькая пенсия, приходится работать вот она и злая*.
Тем временем Людмила Аркадьевна ввела иглу в бледно-голубую, еле заметную вену, заставив Костю лишь слегка поморщиться.
Все. Врач заходил? вдруг спросила она, уже собираясь уходить.
Нет еще, покачал головой Костя. Может, позже
Жди. И у окна не сиди продует, а ты и так сухой, как вобла, бросила Людмила Аркадьевна и вышла.
Костя хотел обидеться, но не мог: сквозь ее грубость, казалось, проглядывала забота. Пусть и такая, странная
Костя сирота. Родители погибли, когда ему было четыре. В их деревенском доме случился пожар, и только ему удалось выжить.
Напоминанием об этом остался шрам на плече и запястье мать, спасая сына, выбросила его в сугроб через разбитое окно за мгновение до того, как рухнула горящая крыша.
Так он оказался в детдоме. Родственники были, но никто не захотел его взять.
От матери ему достался мягкий характер, мечтательность и светлые зеленые глаза, от отца высокий рост, размашистая походка и талант к математике.
Родителей он помнил плохо, лишь обрывки: вот он с матерью на деревенском празднике, смеется и машет флажком, вот сидит на плечах у отца, чувствуя на щеках теплый ветер
Еще помнил большого рыжего кота то ли Мурзик, то ли Барсик Но кроме воспоминаний, ничего не осталось даже фотоальбом сгорел в том проклятом пожаре.
В больнице его никто не навещал некому. В восемнадцать государство выделило ему светлую комнату в общежитии на четвертом этаже.
Жить одному ему нравилось, но порой накатывала такая тоска, что хоть плачь. Со временем он привык к одиночеству и даже нашел в нем плюсы.
Но детдомовское детство давало о себе знать: глядя на детей с родителями, Костю охватывала горечь
После школы он хотел поступить в университет, но не хватило баллов. Пришлось идти в техникум. Специальность понравилась, но с одногрупниками не сложилось: тихий и замкнутый, Костя был им неинтересен.
То же и с девушками его скромность не входила в список мужских достоинств.
В восемнадцать с половиной он выглядел на шестнадцать. Быстро стал «белой вороной», но его это, кажется, не волновало.
Два месяца назад, опаздывая на пары, он поскользнулся в переходе и сломал обе ноги. Переломы были сложными, заживали медленно, но в последние недели стало легче.
Костя надеялся на скорую выписку, но вместе с надеждой пришла тревога: в его общежитии не было лифта и пандусов. А на коляске ему предстояло провести еще долго
После обеда в палату зашел травматолог Роман Абрамович. Осмотрев ноги и снимки, он объявил:
Костянтин, радую: переломы срастаются. Через пару недель сможете ходить на костылях. Лежать здесь больше смысла нет лечитесь амбулаторно. Через час принесут выписку. Вас встретят?
Костя молча кивнул.
Отлично. Позову Людмилу Аркадьевну поможет собраться. Не болейте.
Людмила Аркадьевна вошла с его рюкзаком.
Чего сидишь? Выписывают же. Собирайся.
Костя уложил вещи и встретился с ее пристальным взглядом.
Зачем врачу соврал? спросила она.
О чем вы?
Не притворяйся. Знаю, что за тобой никто не приедет. Как доберешься?
Как-нибудь.
Ты еще месяц ногами не ходить будешь. Как жить собираешься?
Разберусь, я не ребенок.
Людмила Аркадьевна села рядом и посмотрела ему в лицо.
Костя, это, может, и не мое дело но с такими травмами тебе помощь нужна. Сам не справишься.
Справлюсь.
Не справишься. Я в медицине не первый год. Чередуешься, как дитя?
А вам-то что?
А то, что поживи пока у меня. Живу за городом, но крыльцо низкое. Комната свободная. Встанешь на ноги вернешься. Живу одна, мужа давно нет, детей не было.
Костя ошарашенно смотрел на нее. Жить у нее? Они же чужие
Чего мол