Опять пришёл, нервы мне трепать? Вишь ты, лорд английский какой! Он, видите ли, по пятьдесят грамм кушать изволит! гремела продавщица.
Он поднял вверх рыжее, как солнышко, котёнка. Тот, увидев перед собой страшное лицо, не испугался.
Вырвавшись из рук мальчишки, он запрыгнул на прилавок, пробежал по нему и прижался к грязно-белому халату тёти Клавы, потеревшись о неё своей маленькой рыжей головкой.
Тётя Клава была такая Знаете, бывают женщины мощного телосложения. Будто высечены из камня. А лицо
В лицо тёти Клавы никто никогда не смотрел. Не решались. Потому что выражало оно всегда одно и то же.
Угрозу, презрение и агрессию. И обиду на жизнь. Казалось, вот-вот она поднимет голову и закричит в небо:
О, Господи! Ну почему я должна обслуживать вот этих?
Клава была продавщицей. Именно продавщицей. И по профессии, и по характеру. Она обслуживала покупателей, уперев два пуда кулачища в то место, где должна была быть талия.
И сверлила наглеца таким взглядом, что даже самые смелые мужики смущались, отводили глаза в сторону и тоненьким голоском, будто извиняясь, просили. Она делала одолжение и отрезала колбаски.
Смельчаки, осмелившиеся поднять на неё взгляд и голос, наблюдали такую картину
Тётя Клава снимала пудовые кулаки с талии и клала их на прилавок. Лицо её становилось цвета свёклы, а глаза превращались в два дула.
Из горла вырывался рёв, сравнимый с львиным. Очередь приседала. Будто над ними пронёсся истребитель, а мужик
Мужик, бледнея и захлёбываясь, тут же извинялся и был готов признаться во всех совершённых и будущих грехах, а заодно написать явку с повинной. И никто за всё время не осмелился перевесить товар или проверить сдачу.
Но больше всего, больше всего её бесил один пацан.
Наглый такой парнишка. Лет десяти от роду. Который имел наглость появляться у неё с завидной регулярностью и, вывалив на прилавок кучку мелочи, просить тоненьким голосом:
Тётя Клава, пожалуйста, отрежьте мне молочной колбаски.
Тётя Клава краснела, белела и серела одновременно.
Опять пришёл! гремела она так, что дребезжали стёкла. Опять отрежь ему пятьдесят грамм!
Она победно оглядывала очередь. И толпа, всегда готовая в другом месте возмутиться, отводила глаза.
Опять по мою душу пришёл, нервы мне трепать? Вишь, лорд английский какой! Он, видите ли, по пятьдесят грамм кушать изволит!
Но парнишка, как ни странно, не смущался и не пугался. Он поднимал на продавщицу небесно-голубые глаза и говорил:
Отрежьте, пожалуйста, тётя Клава. Очень надо.
Тётя Клава снова открывала рот, из которого вот-вот должно было вырваться пламя ада
Но почему-то, приглядевшись к его глазам, замолкала и спокойно отрезала кусочек колбасы. По очереди проносился вздох облегчения, и мальчишка уходил, зажав в кулачке пакетик.
В тот день у тёти Клавы было особенно грозное настроение. Очередь напряжённо молчала. Продавщицы из соседних отделов старались не смотреть в её сторону. Время от времени, срываясь на крик, тётя Клава швыряла покупателям пакеты с колбасой, и тут
И тут из-под прилавка, в самый неподходящий момент, высунулась вихрастая голова с голубыми, как небо, глазами.
Они посмотрели на продавщицу, и малыш сказал в полной, звонкой тишине:
Тётя Клава, тётя Клава! У меня сегодня нет денег. Но мне очень надо! Отрежьте мне, пожалуйста, грамм пятьдесят, а я потом деньги принесу.
Подобной наглости никто себе позволить не мог. Это было покушение на святое. На саму суть торговли.
Тётя Клава покраснела, побледнела и издала такой рёв, что все, кто был в магазине, присели, а один алкаш, пытавшийся спрятать в штанах бутылку беленькой, выронил её и поднял руки вверх.
Бутылка грохнулась на бетонный пол и разлетелась на осколки. Но никто и не обратил на это внимания.
Ты, ты, ты! Лорд паршивый! Опять пришёл, чтоб меня до инфаркта довести?! И она подняла вверх свой пудовый кулак.
Все зажмурились. А те, у кого было сердце, схватились за него.
Но маленький Лорд не испугался. Он не дрогнул, и даже голос его не изменился. Он снова посмотрел на тётю Клаву своими голубыми глазами и спокойно сказал:
Он очень хочет есть. А у меня денег нет. Мама не дала на завтрак. Просто забыла. И он поднял вверх рыжего, как солнышко, котёнка.
Тот, увидев перед собой страшное лицо тёти Клавы, почему-то не испугался. А вырвавшись из рук мальчишки, запрыгнул на прилавок, пробежал по нему и прижался к грязно-белому халату, потеревшись о неё своей маленькой рыжей головкой.
По магазину пронёсся стон, полный ужаса и боли. Всем показалось, что вот-вот поднятый кулак обрушится на рыжего малыша и раздавит его, как муху.
Алкаш с поднятыми руками рухнул на пол, сжался и закрыл голову руками.
Тётя Клава сначала посерела, потом побелела, потом покраснела. И из её горла вырвался хрип. Она опустила кулак, схватила рыжего малыша и поднесла к своему лицу. Тот муркнул и ткнулся мордочкой в её нос.
Это ты, значит? спросила она грозно. Всё это время мамины деньги, которые она на завтрак давала, вот на этого паршивца тратил? И каждый день мне тут нервы мотал, покупая ему по пятьдесят грамм колбаски?
Ага, ответил малолетний преступник. Только вы не думайте, я завтра деньги принесу. Как мама даст, так я и принесу.
Продавщица из кондитерского отдела всхлипнула и, выбежав из-за прилавка, сунула в руку «Лорду» с голубыми глазами купюру.
А ну не смей! крикнула тётя Клава так, что задрожали стёкла, а алкаш, лежавший на полу и обнимавший голову, заскулил. А ну не смей, повторила она, шип
