Тень Цыгана на белом снегу
Морозный январский воздух пропитался запахом новогодних свечей и горечью маминых слёз. Последние дни в городе промелькнули, как смазанный кадр. Лена теперь её звали так даже не попала на школьный утренник. Мама сквозь слёзы дошивала ей костюм Снегурочки, расшивая синее платье блёстками, похожими на настоящие льдинки. Но праздника не случилось. Вместо него долгий путь на поезде, бескрайние снежные поля за окном, похожие на огромное лоскутное одеяло, и тяжёлый камень тоски в груди.
Папа Он просто исчез. Не навсегда, нет. Он растворился, словно его и не было. А потом пришла бабушка, его мать, с лицом острым, как топор. Её слова врезались в память Лены намертво: «Терпели тебя только ради сына. Чужую ветку под корень. Возвращайся в свою деревню. Алименты он платить будет, а больше ни слова. Ни-ка-ких».
И вот они на заснеженной деревенской площади перед покосившимся, но уютным бабушкиным домом. Разгружали скудные пожитки под пристальными взглядами соседей. Те вышли, как на представление. Одни смотрели с кислым сочувствием, другие с едва скрываемым злорадством. А когда-то, помнила Лена со слов мамы, эти же люди заискивали перед «городской», удачно вышедшей замуж. Теперь они видели лишь изгнанную, сброшенную с пьедестала.
Каникулы кончились мгновенно. Новая школа встретила её ледяным молчанием. Она была чужой. Белая ворона в нарядном платье, с бантами, которые теперь казались глупыми. Девочки, стайкой воронья, тут же набросились.
Гляньте, кукла городская! раздался визгливый смех. Ноги-то, ноги! Тонкие, как спички!
Лена сжалась, но их взгляды жгли насквозь.
После уроков начался ад. Чистый снег стал оружием. Плотные, слепленные со злостью снежки летели в неё со всех сторон. Каждый удар был точен. Она упала на колени, закрывая голову руками, готовая растаять тут же, в сугробе.
И вдруг визг сменился криками испуга.
Давай, городская! Бей их! над головой прозвучал звонкий, озорной голос.
Она подняла лицо. Перед ней стоял мальчишка. Он ловко, почти не глядя, лепил снежки и метал их с такой яростью, что обидчики разбежались.
Бежим! Это ж Цыган! пронеслось по улице.
Он обернулся. Да, он и правда был похож на цыганёнка: смуглый, с чёрными кудрями, выбивающимися из-под старой ушанки, и глазами два уголёка, в которых плясали искры. Улыбка его была неожиданно доброй.
Ты та самая, из города? Я Ваня. Ну, для своих Ванька. Хватит реветь. Теперь ты под моей защитой.
Он сказал это с важностью, явно подсмотренной в кино, и тут же смутился, покраснев.
Так началась их дружба. Ваня, конечно, не был цыганом. Прозвище прилипло из-за смуглой кожи. Они оказались похожи: оба зачитывались книгами из старой сельской библиотеки. Ваня знал наизусть Жюля Верна и Джека Лондона. Они мечтали о путешествиях, сидя на пригорке над Волгой, следя за теплоходами. Он хотел объехать мир на корабле, она спеть на большой сцене.
Годы шли. Дружба переросла во что-то большее. Отец купил Ване мотоцикл, и это стало их свободой. Они носились по просёлкам, ветер выл в ушах, а она, обняв его за спину, кричала от счастья.
Ленка, ты сегодня ну просто глаз не отвести, бормотал он, глядя в сторону. Только с этими городскими не заигрывай. К тебе так и липнут.
Ваня, ревнуешь? смеялась она, и сердце пело.
А как было не ревновать? Из гадкого утёнка она превращалась в лебедя. Её голос покорял всех. Ни один концерт в клубе не обходился без неё. Она победила на областном конкурсе
