Когда Антон приехал в роддом в тот день, сердце его колотилось от волнения. В руках он крепко сжинал связку шаров с надписью «Добро пожаловать домой», а на заднем сиденье машины лежало мягкое одеяльце, в которое он собирался аккуратно завернуть новорожденных. Его жена, Агафья, стойко перенесла беременность, и после долгих месяцев ожидания и тревоги настал тот самый момент, когда их жизнь вчетвером должна была начаться.
Но всё рухнуло в один миг.
Войдя в палату, он увидел своих крохотных двойняшек на руках у медсестры, но Агафьи там не было. Ни следов её вещей, ни сумки, ни телефона. Лишь записка, оставленная на тумбочке:
*«Прости меня. Позаботься о них. Спроси у своей матери, что она мне сделала.»*
Мир Антона разлетелся на осколки. Он инстинктивно взял дочек на руки маленьких, хрупких, пахнущих молоком и чем-то бесконечно родным. Он не знал, что делать, не мог найти слов. Застыл на месте, пока внутри него кричало отчаяние.
Агафья ушла.
Он бросился к медперсоналу, требуя объяснений. Те лишь развели руками она ушла сама утром, сказав, что всё согласовано с мужем. Никто не заподозрил неладного.
Антон привёз девочек домой, в их новую комнату, пахнущую свежестью и слабым ароматом ванили, но сердце оставалось тяжёлым.
На пороге его ждала мать, Ариадна Григорьевна, с улыбкой и тарелкой горячей солянки в руках.
*«Наконец-то мои внученьки дома!»* радостно воскликнула она. *«Как Агафья?»*
Антон молча протянул записку. Лицо матери побелело.
*«Что ты сделала?»* хрипло спросил он.
Она начала оправдываться. Говорила, что просто хотела поговорить с невесткой, напомнить ей о долге хорошей жены, «уберечь сына от неприятностей». Пустые слова.
Той ночью Антон закрыл дверь перед матерью. Не кричал. Просто смотрел на дочерей и изо всех сил пытался не сойти с ума.
По ночам, укачивая их, он вспоминал, как Агафья мечтала о материнстве, как выбирала имена Вера и Надежда и как гладила свой живот, думая, что он спит.
Разбирая её вещи, он нашёл ещё одно письмо. Записку, адресованную его матери.
*«Вы никогда меня не примите. Я не знаю, что ещё сделать, чтобы стать «достаточно хорошей». Если хотите, чтобы я исчезла я исчезну. Но пусть ваш сын знает: я ушла, потому что вы отняли у меня веру. Больше я не могу»*
Антон перечитал эти строки снова и снова. Потом зашёл в детскую, сел на край кроватки и заплакал. Беззвучно.
Он начал её искать. Звонил подругам, расспрашивал знакомых. Ответы были одинаковы: *«Она чувствовала себя чужой в вашем доме.»* *«Говорила, что ты любишь мать больше, чем её.»* *«Боялась остаться одна но ещё больше боялась быть с тобой.»*
Месяцы шли. Антон научился быть отцом. Менял пелёнки, готовил смеси, засыпал в одежде, не добравшись до кровати. И ждал.
Пока ровно через год, в день первого дня рождения дочерей, в дверь не постучали.
Это была Агафья. Та же, но другая. Похудевшая, с глазами, полными боли, но и надежды. В руках она держала мешок с игрушками.
*«Прости меня»* прошептала она.
Антон не ответил. Просто подошёл и обнял её. Крепко. Не как обиженный муж, а как человек, у которого половина сердца была пуста.
Позже, сидя на полу в детской, Агафья рассказала всё. Послеродовую депрессию. Жестокие слова свёкрови. Месяцы, проведённые у подруги в Казани, терапию, письма, которые она писала, но не отправляла.
*«Я никогда не хотела уходить.»* всхлипнула она. *«Просто не знала, как остаться.»*
Антон сжал её руку.
*«Теперь всё будет по-другому. Вместе.»*
Так они начали заново. От бессонных ночей до первых зубов и детского лепета. Без Ариадны Григорьевны. Та пыталась вернуться, умоляла о прощении, но Антон не позволил никому больше разрушать его семью.
Раны затянулись. И, возможно, любовь не о безупречных семьях или браках без ошибок. А о тех, кто остаётся, когда всё рушится. О тех, кто возвращается. О тех, кто прощает.
