Всё шло как обычно в воспитании тройняшек пока один из детей не начал говорить необъяснимое.
Мы растили наших тройняшек одинаково, но однажды один из них начал рассказывать вещи, которые семилетний ребёнок знать не должен.
С самого начала все шутили, что мы их никогда не различим. Поэтому мы подарили им галстуки: синий, красный и бирюзовый. Три одинаковых мальчика с одинаковыми веснушками, своим тайным языком и странной привычкой заканчивать предложения друг за друга. Было ощущение, будто растешь одну душу, разделённую на три тела.
Но потом Илья тот, что в бирюзовом начал просыпаться в слезах. Не от кошмаров. От того, что он называл воспоминаниями.
«Вы помните старый дом с красной дверью?» спросил он однажды утром.
Мы не помнили. В нашем доме никогда не было красной двери.
«Почему мы больше не видимся с тётей Ларисой? Она всегда давала мне мятные конфетки.»
Мы не знали никого с таким именем.
Потом настала ночь, когда он прошептал: «Мне папина зелёная «Волга» снится та, с вмятиной на крыле.»
У нас никогда не было «Волги».
Сначала мы смеялись, думая, что это детская фантазия. Но тон Ильи не был игривым. Он говорил спокойно и уверенно, будто вспоминал свою собственную жизнь.
Вскоре он начал рисовать. Страницу за страницей одно и то же: дом с красной дверью, тюльпаны в палисаднике и плющ, ползущий по трубе. Братья находили это «клёвым». Илья же выглядел грустным, будто потерял что-то важное.
Однажды, пока я копался в коробках в гараже, он спросил про свою старую бейсбольную перчатку.
«Ты не играешь в бейсбол, дружок», ответил я.
«Играл», тихо сказал он. «До падения.» Он провёл рукой по затылку.
Тогда мы отвели его к врачу. Педиатр направил нас к психологу. Доктор Соколова внимательно выслушала и сказала, что воспоминания Ильи не просто детские фантазии. «Некоторые называют это памятью прошлых жизней», пояснила она. «Спорно, да, но для ребёнка реальность.»
Я не хотел верить. Но потом доктор Петрова, исследовательница, спросила Илью во время видеозвонка:
«Как тебя звали раньше?»
«Серёжа», ответил он. «Серёжа Кузнецов или Кузнецов. Я жил в Твери. В доме с красной дверью.»
Он рассказал, как упал с лестницы, когда снимал флаг. Удар головой. Боль. Тьма.
Через несколько дней доктор Петрова позвонила нам. Она нашла запись: Кузнецов Сергей, Тверь. Погиб в 1987-м, в семь лет. Черепно-мозговая травма после падения.
Фотография, которую она прислала, едва не остановила моё сердце. Мальчик был как две капли воды похож на Илью. Та же чёлка. Те же глаза.
После этого Илья стал спокойнее, будто закрыл какую-то главу. Рисунки прекратились. Странные воспоминания поблёкли. Он снова играл с братьями, смеялся, как раньше.
Но потом пришло письмо. Без обратного адреса. Внутри фото дома с красной дверью, палисадника с тюльпанами, трубы, обвитой плющом. Подпись с дрожащим почерком: «Думала, вам понравится. Тётя Лариса»
Мы никому не рассказывали о тёте Ларисе. Кроме Ильи. И доктора Петровой, которая после этого бесследно исчезла.
Годы спустя, когда Илье исполнилось пятнадцать, я нашёл под его кроватью коробку из-под обуви. Внутри: один-единственный мячик, синий с зелёными полосками. На дне записка детским почерком: «Для Ильи от Серёжи. Ты нашёл.»
Когда я спросил, откуда это, Илья улыбнулся.
«Некоторые вещи не надо объяснять, пап.»
Я до сих пор не знаю, верю ли в прошлые жизни. Но я верю в Илью. Верю в тот покой, что он несёт в себе, в мудрость, которой в его возрасте быть не должно, и в то, как он иногда смотрит на небо будто вспоминает что-то далёкое.
Дети приходят со своими историями. Иногда эти истории не для нашего понимания. Только для того, чтобы их принять.
