«Сынок, пожалуйста, позаботься о больной сестре. Ты не можешь её бросить!» прошептала мама, и каждое слово разрывало ей сердце.
«Послушай меня, сынок…» еле слышно выдохнула она.
Каждое слово давалось ей с трудом. Болезнь безжалостно пожирала её. Она лежала в постели, иссохшая, почти прозрачная. Иван едва узнавал её. Когда-то она была сильной, улыбчивой, полной жизни. А теперь…
«Ваня, прошу, не бросай Машеньку… Она беззащитна. Она не такая, как все, но она наша. Обещай мне…» мать сжала его руку с неожиданной силой. Откуда в ней столько сил, удивился он.
Иван поморщился. Взгляд его скользнул к старшей сестре, Маше, которая тихо играла в уголке их маленькой московской квартиры. Ей было уже за сорок, но она всё ещё возилась с куклами, напевая что-то невнятное. Она улыбалась, будто перед ней не смерть матери, а праздник.
У Ивана жизнь была устроена: своя строительная фирма, дорогой внедорожник, просторный дом под Москвой. Но там не было места для Маши. Его дети боялись её, а жена, Ольга, называла её «ненормальной». Хотя Маша была тихой, безобидной, словно ребёнок.
«Ну… ты же понимаешь… у меня семья… а Маша… она…» пробормотал он, пытаясь высвободить руку из материнской хватки.
«Сынок, отцовский дом твой… А для Машеньки я оставила трёхкомнатную квартиру. Всё оформлено по закону.»
«Откуда деньги?!» Иван и Ольга переглянулись в изумлении. В их глазах вспыхнула жадная надежда.
«Я ухаживала за старой учительницей… Носила ей еду, лекарства… Она была добрая. Не думала, что оставит мне квартиру. Я оформила её на Машу, чтобы у неё был кров. Но ты… ты присмотри за ней, пожалуйста… Потом она достанется твоим детям. Кто знает, сколько она проживёт…»
Этой ночью мама умерла.
Маша, казалось, не понимала, что осталась одна. Иван сразу забрал её к себе и начал ремонт в её квартире.
«Зачем Машке столько места? Пусть живёт у нас. А квартиру сдадим.»
Ольга сначала не возражала. Маша не мешала: целыми днями играла, смеялась. Но её странности пугали Ольгу. «Сегодня она спокойная, а завтра?»
«Потерпи немного», просил Иван. Но через полгода, с помощью знакомого нотариуса, он переоформил и родительский дом, и квартиру сестры на себя. Обманом заставил Машу подписать бумаги, не объясняя сути.
Тогда начался ад.
Пока Иван был на работе, Ольга издевалась над Машей: кричала на неё, запирала в комнате, иногда кормила объедками. Он находил её плачущей, испуганной. Однажды Ольга ударила её. Маша в ужасе описалась.
«Ты не только дурочка, но ещё и обоссалась?! Вон из моего дома!»
Она швырнула её вещи в мешок и вытолкнула за дверь.
«Где Маша?» спросил Иван вечером, укладываясь в постель.
«Ушла!» прошипела Ольга. «Обмочилась, заперлась в комнате, а потом сбежала с сумкой. Я за псиной бегать не стану!»
Иван промолчал. Потом сказал: «Ну и ладно, раз ушла…» и включил телевизор. «Кстати, нашёл арендаторов.»
Ночь была долгой. Он думал о Маше. Где она? Она была как беспомощный ребёнок. Под утро он уснул и увидел мать во сне:
«Я просила тебя, сынок…» сказала она из гроба, грозя ему пальцем.
Сон преследовал его неделями. Он больше не выдержал. Через два месяца позвонил крёстной, Анне:
«Что, Ваня, совесть замучила?» холодно ответила она. «Хорошо, что я зашла к твоей матери. Нашла Машу перепуганную, забрала к себе. Я её приютила. Мне её квартира не нужна. Живи со своим стыдом!»
«Ох, крёстная…» пробормотал он, опуская трубку. Он почувствовал облегчение: Маша была в безопасности.
Но через два месяца она умерла от той же болезни, что и мать. Иван не пришёл на похороны у него были «срочные дела».
Прошло десять лет. Теперь Иван сам лежал больной, измученный болью и угрызениями совести. Ольга жила с другим. Дети навещали редко, брезгливо морщась: «От тебя пахнет болезнью…»
Однажды Ольга вошла с бумагами:
«Подпиши, нужно решить вопрос с фирмой.»
Он подписал. Позже понял: это был договор дарения дома. Потом и фирмы. Слишком поздно. Он вспомнил мать и Машу. Слёзы покатились по его щекам.
«Простите меня…» прошептал он в пустоту, которая поглощала его.
**Мораль:** Жадность и предательство рано или поздно возвращаются бумерангом. Тот, кто забывает о родных ради наживы, в конце остаётся в одиночестве с пустотой вместо души.
