Когда рёв двигателя «Мерседеса» окончательно растворился среди деревьев, тишина навалилась на меня, как тяжёлое одеяло. Я стояла с сумкой в руках, колени дрожали, каждый вдох обжигал лёгкие. Воздух был пропитан запахом сырой земли, мха и гниющих листьев. Птицы замолчали. Казалось, сам лес знал: здесь что-то не так.
Я больше не кричала. Слёзы, которые не пришли на похоронах, хлынули сами. Не от горя. От унижения. От осознания, что родная кровь мой сын выбросил меня, как старый комод.
Присела на поваленное бревно, пытаясь собраться с мыслями. Солнце клонилось к закату, свет пожелтел, тени вытянулись. В тишине слышался только стук сердца. Я знала: если останусь здесь, умру. Но не собиралась давать ему такого удовольствия.
Достала из сумки фотографию мужа. Его лицо, старый добрый взгляд, смотрел на меня прямо в душу.
Видишь, Иван, прошептала. Вот каким он стал. Твой «гордость».
Слеза упала на снимок. И в тот же миг во мне что-то щёлкнуло. Не страх взял верх, а воля. Та самая упрямая деревенская воля, что всю жизнь не давала сломаться.
Поднялась. Если он думал, что я тихо сгину в лесу, то плохо меня знал. Я пережила войну, колхозы, инфляцию, больницы. Переживу и это.
Шла. Не знаю, сколько. Лес сгущался, ветки хрустели под ногами. Сапоги в грязи, сердце колотилось в горле. Вдали шорох, потом силуэт избушки. Заброшенная охотничья хата. Крыша прохудилась, окна заколочены, но внутри было сухо. Нашла старый плед. Улеглась на лавку и под улюлюканье совы заснула.
Проснулась на рассвете. Всё тело ныло, но ум был ясен. Решение пришло само: вернуться в город. Не из мести. За правдой. Потому что сын, бросивший мать в лесу, перестал быть человеком. А таким нельзя давать спуску.
Бродила часами, пока не услышала шум машин. Вышла на тракт. Остановился грузовик. Водитель, бородатый мужик лет шестидесяти, уставился на меня:
Боже правый, бабушка, как вы сюда попали?
Возвращаюсь домой, тихо ответила. Только сынок забыл меня подвезти.
Он не стал допытываться. Посадил в кабину, довёз до города. Пошла в милицию. Молодой лейтенант смотрел на меня с недоверием:
Бабуля, вы серьёзно? Говорите, сын вас бросил? Может, вы заблудились?
Достала телефон старый кнопочный. Показала единственный снимок, сделанный в тот момент: чёрный «Мерседес», исчезающий среди сосен.
Не думаю, что это недоразумение, сынок, сказала.
История разлетелась мгновенно. Газеты вышли с заголовками: «Бизнесмен оставил мать умирать в лесу». Соседи, знакомые, прихожанки из церкви все обсуждали. Фотография Андрея в чёрном костюме с похорон теперь значила другое: жестокость и позор.
Когда его вызвали в участок, он был бледен, руки дрожали. Столкнулись в коридоре.
Мать зачем? Теперь всё кончено. Фирма, репутация
Взглянула в его глаза. Не раскаяние страх.
Мне тоже было конец, сынок, прошептала. Только я решила выжить.
Следствие тянулось месяцами. Он нанял адвоката, твердил о «недоразумении», «панике». Даже извинился, но я знала: ему было стыдно не за меня, а за себя.
Суд признал его виновным. Оставление в опасности, угроза жизни пожилого человека. Полтора года условно, штраф, исправительные работы. По закону мягкий приговор. Но настоящая кара пришла после.
На ступенях суда он остановился. Взгляд пустой.
Ты разрушила мою жизнь, прошептал.
Нет, сынок. Ты сам. А я просто вышла из того леса.
Больше мы не виделись. Он продал квартиру, уехал за границу. Говорят, живёт где-то в Германии.
Я осталась. В той самой квартире, которую он хотел отнять. Сделала ремонт.
Стены перекрасила, на окнах герань. Каждое утро варю кофе крепкий, с молоком, без сахара. Ставлю две чашки. Одну Ивану.
А на подоконнике лежит маленький белый камушек. Тот самый, о который я ушибла колено, упав в лесу. Напоминание. Не о боли о силе.
Потому что старость начинается не тогда, когда тебя выбрасывают. А когда ты сам веришь, что жизнь кончена.
Я не поверила.
И потому всё ещё живу.
