Я проснулся на краю той же кровати, где сломался прошлой ночью. Глаза горели, во рту пересохло, голова пульсировала. Телефон снова и снова вибрировал, но я не решался ответить. Я знал, кто звонит: мама, сестра, может быть, одна из подруг. Что я мог им сказать? Как объяснить, что мужчина, с которым я строил жизнь, за одну ночь собрал все вещи и вышел из нее?
Крадучись, я вышел на кухню. Сын еще спал. Вскипятил воду для чая, но руки дрожали так сильно, что пролил его на стол. Смотрел, как жидкость растекается по столешнице, и не было сил вытереть. Тишина вокруг была не спокойная, а мертвая.
«Два месяца до суда». Его слова гудели в голове, будто приговор. Будто меня уже осудили, и в моем будущем не осталось права голоса.
В тот день я не пошел на работу. Написал начальнице: «Личные причины. Завтра выйду». Больше объяснять не смог.
Когда сын проснулся, он посмотрел на меня своими большими карими глазами, так похожими на его, и спросил только одно:
Пап, а где мама?
Боль кольнула внутри. Я наклонился, погладил его по голове и сказал первую ложь, которую придумал для него:
Ей пришлось уехать. Поговорим позже.
Не смог тогда сказать правду. Хотел защитить его хотя бы на несколько дней.
Вечером пришло сообщение: «Я на месте. Не звони. Общаться будем через адвокатов».
Ни слова о сыне, ни капли участия. Только холодные буквы. Я удалил их, но они горели под веками.
Дни тянулись одинаково серо, медленно. Утром работа, днем возвращение домой, помощь сыну с уроками, улыбки ему, будто все в порядке. Но ночью, когда он засыпал, я падал на пол и плакал беззвучно.
Друзья постепенно узнали. Кто-то советовал забыть, кто-то бороться за то, что по праву мое. Мама говорила тверже всех:
Сынок, не сгибайся из-за женщины, которая выбросила твое сердце. Ты сильный. У тебя есть сын. Он твое главное сокровище.
Я кивал, но внутри все еще лежал в обломках.
Первая настоящая схватка произошла у адвокатов. Она вошла в кабинет уверенно, с гладкими волосами, в духах, а рядом новый мужчина: темноволосый, с самоуверенной улыбкой, весь в золоте и дорогих камнях.
Желудок сжался, но я выпрямился. Ради сына нельзя было показывать слабость.
Квартиру продаем, делим деньги пополам, сухо заявил ее адвокат, будто речь шла не о доме, где наш ребенок сделал первые шаги.
Нет. Моему сыну нужна стабильность. Мы остаемся. Можете забрать другую часть имущества, но квартира наша.
Она холодно посмотрела на меня:
Решит суд.
Я сглотнул ярость и твердо сказал:
Суд услышит и голос ребенка.
На мгновение она дрогнула. Она знала, что сын ее любит, но чувствовала и его боль.
Суд тянулся месяцами. Я вымотался, но научился держаться. Работал, заботился о сыне, строил новую жизнь. Однажды сын принес из школы задание. На листке было написано: «Самый сильный человек в моей жизни мой папа».
Я рыдал, но не от боли, а от благодарности.
В зале суда судья спросил сына:
С кем ты хочешь жить?
Ребенок посмотрел на меня, потом на мать и тихо, но четко ответил:
С папой. Он меня никогда не бросал.
Будто гора с плеч. Ее лицо исказилось, улыбка рухнула.
Через недели огласили решение: квартира остается нам с сыном. Она получила другие активы. Полная опека над ребенком у меня.
Когда я вышел из здания суда, впервые за месяцы почувствовал свободу. На улице шел дождь, но каждая капля была целебной.
Сын взял меня за руку и просто сказал:
Пап, пойдем домой.
«Дом». Не разделенная квартира, не место, где я лил слезы, а наше с ним убежище.
Тогда я понял: жизнь не закончилась. Она только начинается.
Может, я больше никогда не буду тем «стройным, веселым, красивым» мужчиной, каким она хотела меня видеть. Но я стану чем-то
