Сумка с вещами стояла у порога, застёгнутая на все молнии будто последний штрих перед отъездом. Оля нервно поправляла ремень сумки, украдкой поглядывая на сестру и сына. В прихожей пахло осенней сыростью: за окном моросил дождь, а дворник сгребала мокрую листву к обочине. Уезжать Оле не хотелось, но как объяснить это десятилетнему Илье? Он стоял, упрямо уткнувшись взглядом в пол. Наташа изо всех сил старалась казаться бодрой, хотя внутри всё сжималось теперь Илья будет жить у неё.
“Всё будет хорошо, сказала она, пытаясь улыбнуться. Мама скоро вернётся. А мы с тобой пока справимся”.
Оля крепко обняла сына и быстро вышла, будто боялась передумать. Затем кивнула сестре: ты ведь понимаешь. Дверь закрылась, оставив в квартире тяжёлую тишину. Илья по-прежнему стоял у стены, прижимая к себе потрёпанный рюкзак. Наташа вдруг почувствовала неловкость: племянник в её доме, его вещи на стуле, его ботинки рядом с её сапогами. Они никогда не жили вместе больше пары дней.
“Проходи на кухню. Чайник уже кипит”, сказала она.
Илья молча последовал за ней. На кухне было уютно: на столе стояли кружки и тарелка с хлебом. Наташа налила чай, стараясь говорить о пустяках о дожде за окном, о том, что скоро придётся купить новые резиновые сапоги. Мальчик отвечал односложно, смотрел куда-то мимо неё то ли на запотевшее окно, то ли вглубь себя.
Вечером они вместе разобрали его вещи. Илья аккуратно разложил футболки в комод, тетрадки сложил стопкой рядом с учебниками. Наташа заметила: он старательно не трогал её старые игрушки будто боялся нарушить порядок чужого дома. Она решила не торопить его с разговорами.
Первые дни давались с трудом. Утренние сборы в школу проходили в молчании: Наташа напоминала про завтрак, проверяла портфель. Илья ел медленно, почти не поднимая глаз. По вечерам он делал уроки у окна или читал книгу из школьной библиотеки. Телевизор они включали редко шум раздражал обоих.
Наташа понимала: мальчику сложно привыкнуть к новому распорядку и чужой квартире. Она и сама ловила себя на мысли, что всё кажется временным даже кружки на столе будто ждут кого-то. Но медлить было нельзя: уже через пару дней нужно было оформлять опеку.
В МФЦ пахло бумагой и мокрыми куртками. Очередь тянулась вдоль стен, увешанных объявлениями о льготах. Наташа держала под мышкой папку с документами: заявление от Оли, её согласие, копии паспортов и свидетельство о рождении Ильи. Сотрудница за стеклом говорила сухо:
“Нужна справка с места жительства ребёнка и согласие второго родителя…”
“Его давно нет. Я приносила копию свидетельства”.
“Всё равно нужен официальный документ…”
Она перебирала бумаги неторопливо; каждое замечание звучало как укор. Наташа чувствовала: за формальностями скрывается недоверие. Она снова и снова объясняла ситуацию про вахту сестры, показывала маршрутный лист. В итоге заявление приняли, но предупредили: решение будет не раньше чем через неделю.
Дома Наташа старалась не показывать усталость. Она сама отвела Илью в школу поговорить с классной руководительницей. В раздевалке дети толкались у шкафчиков. Учительница встретила их настороженно:
“Вы теперь за него отвечаете? Документы есть?”
Наташа протянула справки. Женщина долго их изучала:
“Я должна сообщить администрации… И по всем вопросам теперь обращаться к вам?”
“Да. Его мама на вахте. Я оформляю временную опеку”.
Учительница кивнула без особого сочувствия:
“Главное чтобы не пропускал занятия…”
Илья слушал разговор с напряжённым лицом, затем молча ушёл в класс. Наташа заметила: дома он стал ещё тише, порой подолгу сидел у окна. Она пыталась заводить беседы спрашивала о друзьях, об уроках. Ответы были короткими; в них слышалась усталость.
Через несколько дней позвонили из опеки:
“Мы придём проверить условия проживания ребёнка”.
Наташа вымыла квартиру до блеска; вечером они с Ильёй вместе вытирали пыль и раскладывали вещи. Она предложила ему самому выбрать место для книг.
“Всё равно потом обратно…”, пробормотал он.
“Не обязательно. Можешь расставить, как тебе удобно”.
Он пожал плечами, но книги переставил сам.
В назначенный день пришла женщина из соцслужбы. В коридоре у неё зазвонил телефон; она отвечала резко:
“Да-да, сейчас всё проверю…”
Наташа провела её по комнатам. Женщина спрашивала про режим дня, про школу, про питание. Затем обратилась к Илье:
“Тебе здесь нравится?”
Мальчик пожал плечами, взгляд был упрямым.
“Он скучает по маме… Но мы стараемся придерживаться распорядка. Уроки делаем вовремя, гуляем после школы”.
Женщина хмыкнула:
“Жалоб нет?”
“Нет”, твёрдо ответила Наташа. “Если будут вопросы звоните мне”.
Вечером Илья спросил:
“А если мама не сможет вернуться?”
Наташа замерла, затем села рядом:
“Мы справимся. Обещаю”.
Он долго молчал, потом едва кивнул. В тот вечер он сам предложил нарезать хлеб к ужину.
На следующий день в школе случился конфликт. Классная вызвала Наташу после уроков:
“Ваш племянник подрался с мальчиком из параллельного класса… Мы не уверены, что вы сможете контролировать ситуацию”.
Голос был ледяным; за ним чувствовалось недоверие к чужой женщине с временными правами. Наташа почувствовала злость:
“Если есть вопросы по поведению Ильи решайте их со мной. Я официально за него отвечаю; документы вы видели. Если нужна помощь психолога или дополнительные занятия я готова участвовать. Но прошу не делать поспешных выводов о нашей семье”.
Учительница удивилась, затем коротко кивнула:
“Хорошо… Посмотрим, как он адаптируется”.
По дороге домой Наташа шла рядом с Ильёй; ветер трепал капюшон его куртки. Она чувствовала усталость, но теперь уже не сомневалась: назад пути нет.
В тот вечер, вернувшись из школы, Наташа поставила чайник и молча достала хлеб. Илья, не дожидаясь просьбы, нарезал его ровными ломтиками. Кухня наполнилась уютным теплом не от лампы, а
