Анна Васильевна, нужно девочке дальше учиться. Такие светлые головы редко встречаются. У неё особый дар к языкам, к литературе. Вы бы только её сочинения видели!
Моей дочке было три года, когда я нашла её под мостом в грязи. Воспитала как родную, хотя люди за спиной перешёптывались. Теперь она учительница в городе, а я всё так же живу в своей избушке, перебирая воспоминания, как драгоценные бусинки.
Скрипнула половица под ногой в который раз думаю, надо бы починить, да всё руки не доходят. Села за стол, достала свой старый дневник. Пожелтели страницы, как осенние листья, но чернила всё ещё хранят мои мысли. За окном метёт, берёза стучит веткой, будто просится в гости.
Чего это ты расшумелась? говорю ей. Подожди немного, весна придёт.
Смешно, конечно, с деревом разговаривать, но когда живёшь одна, всё вокруг кажется живым. После тех страшных лет я осталась вдовой мой Степан погиб. Последнее его письмо до сих пор храню, пожелтевшее от времени, потрёпанное на сгибах столько раз перечитывала. Писал, что скоро вернётся, что любит меня, что заживём счастливо А через неделю узнала.
Детей Бог не дал, может, и к лучшему в те годы прокормиться было нечем. Председатель колхоза, Николай Иванович, всё утешал меня:
Не горюй, Анна. Ты ещё молода, замуж выйдешь.
Не пойду я больше замуж, твёрдо отвечала. Один раз любила, хватит.
В колхозе работала от зари до заката. Бригадир Петрович, бывало, кричит:
Анна Васильевна, тебе бы домой идти, час уже поздний!
Успею, отвечаю, пока руки работают, душа не стареет.
Хозяйство у меня было небольшое коза Манька, такая же упрямая, как и я сама. Пять курочек они меня по утрам будили лучше любого петуха. Соседка Клавдия частенько шутила:
Ты, чай, не индюк? Отчего это твои куры раньше всех орут?
Огород держала картошка, морковь, свёкла. Всё своё, с земли. Осенью делала закрутки огурцы солёные, помидоры, грибы маринованные. Зимой, бывало, откроешь баночку и будто лето в дом возвращается.
Тот день помню, как сейчас. Март выдался сырой, мокрый. С утра моросил дождь, к вечеру подмёрзло. Пошла в лес за хворостом печь топить надо. Валежника после зимних ветров много было, только собирай. Набрала охапку, иду домой мимо старого моста, слышу кто-то плачет. Сначала подумала почудилось, ветер шалит. Но нет, явственно так, по-детски всхлипывает.
Спустилась под мост, смотрю девочка маленькая сидит, вся в грязи, платьишко мокрое, рваное, глаза испуганные. Как увидела меня замолчала, только дрожит вся, как осиновый лист.
Ты чья, малая? спрашиваю тихонько, чтобы не напугать ещё больше.
Молчит, только моргает глазёнками. Губы синие от холода, руки красные, опухшие.
Совсем замёрзла, говорю больше для себя. Давай-ка я тебя домой отнесу, согреешься.
Подняла её на руки лёгкая, как пёрышко. Закутала в свой платок, прижала к груди. А сама думаю что же это за мать такая, что ребёнка под мостом оставила? В голове не укладывается.
Хворост пришлось бросить было уже не до него. Всю дорогу домой девочка молчала, только крепко держалась за мою шею замёрзшими пальчиками.
Принесла домой, соседи тут как тут новости в деревне быстро разлетаются. Клавдия первая прибежала:
Господи, Анна, где ты её взяла?
Под мостом нашла, говорю. Брошенная, видно.
Ой, горе ж какое всплеснула руками Клавдия. А что же с ней делать будешь?
Как что? Оставлю у себя.
Ты что, Анна, совсем с ума сошла? это уже баба Мотя подошла. Куда тебе ребёнка? Чем кормить будешь?
Чем Бог пошлёт, тем и прокормлю, отрезала я.
Первым делом растопила печь как можно жарче, начала воду греть. Девочка вся в синяках, худенькая такая, рёбрышки торчат. Искупала её в тёплой воде, закутала в свою старую кофту другой детской одежды в избе не было.
Есть хочешь? спрашиваю.
Кивнула робко.
Налила ей вчерашних щей, хлеба отрезала. Ест жадно, но аккуратно видно, что не уличная, домашняя д
