Бабушка, мама сказала, что тебя надо отправить в дом престарелых. Я случайно услышала, как они разговаривали ребёнок ведь такого не выдумает.
Алевтина Семёновна шла по тихим улицам провинциального городка где-то под Брянском, чтобы забрать внучку из школы. Лицо её сияло, а каблуки отбивали дробь по тротуару, будто возвращая её в те времена, когда жизнь казалась бесконечным вальсом. Сегодня был особенный день она наконец-то получила ключи от собственной квартиры. Небольшая, но светлая «однушка» в новостройке, о которой она грезила годами. Почти два года она откладывала каждую копейку, живя на хлебе и воде. Продажа старой деревенской избы дала лишь часть суммы, остальное добавила дочь, Лиза, но Алевтина Семёновна поклялась вернуть ей всё до рубля. Ей, семидесятилетней вдове, хватало и половины пенсии, а молодым дочери и зятю деньги нужнее, ведь у них вся жизнь впереди.
В школьном холле её ждала внучка, Настенька, восьмилетняя девочка с двумя аккуратными косичками. Та вприпрыжку бросилась к бабушке, и они зашагали домой, болтая о чём-то неважном. Настя была для Алевтины Семёновны самым дорогим существом на свете. Лиза родила её поздно, почти в сорок, и тогда же попросила мать переехать поближе. Алевтина Семёновна не хотела покидать родную деревню, где каждая щель в полу хранила память о прошлом, но ради дочери и внучки согласилась. Она перебралась в город, взяла на себя заботы о Насте встречала её из школы, сидела с ней до вечера, пока родители не вернутся с работы, а потом уходила в свою скромную, но уютную квартирку. Жильё оформили на Лизу так, на всякий случай, ведь стариков легко обмануть, а жизнь штука коварная. Алевтина Семёновна не возражала: ну какая разница, главное, что у неё теперь есть свой угол.
Бабуля, вдруг проговорила Настя, смотря на неё огромными глазами, мама сказала, что тебя надо отправить в дом престарелых.
Алевтина Семёновна будто споткнулась о невидимый камень.
В какой дом, солнышко? переспросила она, чувствуя, как холод растекается по спине.
Ну, туда, где живут старые бабушки. Мама сказала папе, что тебе там будет лучше, будет с кем поговорить. Настя говорила шёпотом, но каждое слово падало, как камень.
Да мне и здесь хорошо! ответила Алевтина Семёновна, голос её дрожал, а в голове кружился туман. Она не верила, что слышит это от ребёнка.
Бабуль, только не говори маме, что я тебе рассказала, прошептала Настя, прижимаясь к ней. Я ночью услышала, как они говорили. Мама сказала, что уже договорилась с одной тётей, но заберут тебя не сейчас, а когда я подрасту.
Не скажу, родная, прошептала Алевтина Семёновна, открывая дверь квартиры. Руки её дрожали, ноги стали ватными. Что-то мне нехорошо, голова крутится. Прилягу чуток, а ты переоденься, хорошо?
Она опустилась на диван, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле, а перед глазами плывёт. Эти слова, сказанные детским голоском, разорвали её мир пополам. Это была правда страшная, неумолимая правда, которую ребёнок не мог придумать.
Через три месяца Алевтина Семёновна собрала вещи и уехала обратно в деревню. Теперь она снимает там старую избу, копит на свой дом, чтобы хоть что-то было под ногами. Ей помогают подруги и дальние родственники, но в душе только пустота.
Кто-то шепчет за её спиной: «Сама виновата, надо было поговорить с дочерью, выяснить». Но Алевтина Семёновна знает правду.
Ребёнок не придумает такого, говорит она твёрдо, глядя в окно на серое небо. Поведение Лизы всё объясняет. Она даже не позвонила, не спросила, куда я уехала.
Видимо, дочь всё поняла, но молчит. А Алевтина Семёновна ждёт. Ждёт звонка, хоть слова, но сама не берёт трубку гордость и обида держат её, как каменные оковы. Она не винит себя, но сердце ноет от этой тишины, от предательства самых близких. И каждый вечер она спрашивает себя: неужели это всё, что осталось от её любви? Неужели её старость обречена на тишину и забвение?
