Когда-то давно, в те времена, когда жизнь текла неспешно, а люди ещё помнили цену хлебу и земле, я росла в маленькой деревушке под Воронежем. С детства руки знали грубую работу копать, сажать, полоть. Бедность не пугала, ведь честный труд кормил. И тогда же, среди грядок и яблонь, я полюбила эту землю не как тяжкую ношу, а как тихую радость. Когда вышла замуж за Дмитрия Игнатьева, сразу сказала: «Надо искать дачу. Нет денег будем копить».
Муж поначалу лишь плечами пожимал, но, видя, как светлеет моё лицо при слове «огород», сдался. Купили мы домик под Липецком, с шестью сотками да старым садом. Казалось, счастье близко да только свекровь, Аграфена Семёновна, с первого дня шипела, как рассерженная кошка.
«Опять с картошкой возишься? Прямо как баба из глухомани!» кривила она рот.
«Не для того мой Димочка в институте учился, чтоб в грязи ковыряться!»
А я молчала. Не от стыда, а от недоумения: за что эта злоба? Ведь я не неволила никого звала разделить радость. Земля не рабство, а благодать.
Долго терпела. Думала, городские люди им не понять. Пока однажды не узнала правду, от которой сначала оцепенела, а потом расхохоталась.
Оказалось, сами-то они из самой что ни на есть глубинки Аграфена из-под Курска, а свёкор, Пантелей Петрович, из тульской глухомани. Да и родители их до сих пор в тех же избах живут, кур держат, огород пашут. А они, перебравшись в город, будто стёрли память. Стеснялись, будто крестьянская кровь клеймо.
И при этом свысока цокала:
«Ты хоть посмотри на свою квартиру точно у деревенской бабки! Эти коврики, фотографии в рамках У нас всё по-европейски: голые стены, ни лишней безделушки».
А мне, грешной, именно эти «безделушки» и нужны чтобы дом жил, дышал, помнил.
Молчала годами. Но однажды, когда она в который раз скривилась над моим смородиновым вареньем:
«Фу, прямо как в деревне!» не сдержалась.
Улыбнулась и тихо сказала:
«Знаете, Аграфена Семёновна, человека из деревни вывезти можно, а деревню из человека никогда. Только я не про себя а про вас».
Она аж побледнела. Глаза округлились, губы задрожали:
«Это ты мне?!»
«И вам, и себе. Я своей деревней горжусь. А вы её прячете, как воровство. Вот и вся разница».
После этого будто ветром её переменило. Ни упрёков, ни усмешек. Даже варенье моё пробовать стала осторожно, будто краденое.
А мне до сих пор горько. Не за себя за них. Разве труд позор? Разве корни пятно на репутации?
Я женщина, которая любит землю. Не стыжусь мозолей на руках, банок с соленьями в погребе, запаха свежего хлеба. В моём доме душа. А в их «евроремонте» лишь холодный блеск. И пусть. У меня хоть печка тёплая
