Я пустила бездомную женщину в свою галерею, которую все презирали. Она указала на картину и сказала: Это моё

В тот дождливый вечер, когда я впустила в свою галерею бездомную женщину, которую все презирали, я ещё не знала, как изменится моя жизнь.

Галерея была для меня способом оставаться рядом с искусством, чтобы скорбь не поглотила меня целиком. Большинство дней я проводила здесь одна отбирала работы местных художников, беседовала с постоянными посетителями, пытаясь сохранить хрупкое равновесие.

Это место было тёплым и уютным. Под потолком тихо звучал джаз, лакированный дубовый пол слегка поскрипывал, напоминая о реальности среди этой тишины. На стенах висели картины в золотых рамах, ловя последние лучи заката.

Здесь люди говорили шёпотом, делая вид, что понимают каждый мазок кисти что, честно говоря, меня нисколько не беспокоило. Эта спокойная, размеренная атмосфера отгораживала нас от хаоса внешнего мира.

А потом пришла Она.

Это был четверг, сырой и серый, как часто бывает в Петербурге. Я поправляла слегка перекошенную гравюру у входа, когда заметила кого-то на улице.

Пожилая женщина, лет шестидесяти, чья вся внешность словно говорила, что мир давно о ней забыл. Она стояла под козырьком, стараясь сдержать дрожь.

Её пальто будто принадлежало другой эпохе поношенное, тонкое, обвисшее, словно оно забыло, как согревать. Седеющие волосы спутались, дождь прижал их к голове. Она стояла так, будто пыталась раствориться в кирпичной стене за спиной.

Я замерла. Не знала, что делать.

В этот момент пришли постоянные посетительницы. Точно по расписанию. Их было трое вихрь дорогих духов и самодовольных мнений. Дамы в строгих пальто, шёлковых платках, их каблуки отстукивали ритм, как знаки препинания.

Увидев её, они замерли.

Боже, этот запах! прошептала одна, наклоняясь к подруге.
Вода капает на мои туфли! фыркнула другая.
Вы действительно позволите этому тут быть? Выгоните её! бросила третья, смотря на меня с ожиданием в глазах.

Я снова посмотрела на женщину. Она всё ещё стояла снаружи, словно решая, остаться или бежать.

Опять в этом пальто? раздался голос за моей спиной. Его не стирали со времён перестройки.
Даже нормальной обуви купить не может.
Почему её вообще кто-то пускает?

Сквозь стекло я увидела, как её плечи опустились. Не от стыда скорее, как у человека, который слышал это столько раз, что слова стали просто фоновым шумом, но всё равно больно.

Катя, моя помощница студентка-искусствовед с добрым взглядом и тихим голосом, нервно посмотрела на меня.

Хотите, чтобы я начала она, но я перебила.
Нет, твёрдо сказала я. Пусть останется.

Катя замешкалась, затем кивнула и отошла в сторону.

Женщина медленно, осторожно вошла внутрь. Колокольчик над дверью прозвенел тихо, будто и сам не знал, как её представить. С её сапог капала вода, оставляя тёмные пятна на деревянном полу. Пальто болталось на ней, выцветшее и промокшее, под ним виднелся потрёпанный свитер.

Шёпот вокруг стал громче.

Она здесь лишняя.
Вряд ли она знает, как пишется слово “галерея”.
Испортила всю атмосферу.

Я промолчала. Кулаки сжались сами собой, но голос остался спокойным, лицо невозмутимым. Я наблюдала, как она проходит через зал, будто каждая картина несёт в себе частицу её истории. Не растерянно, а целеустремлённо. Будто видела то, чего не замечали остальные.

Я подошла ближе. Её глаза не были потухшими, как думали другие. За морщинами и усталостью в них горел огонь. Она остановилась перед небольшой импрессионистской работой женщина под вишнёвым деревом и слегка склонила голову, словно пытаясь что-то вспомнить.

Потом двинулась дальше. Мимо абстракций, мимо портретов к дальней стене.

И замерла.

Там висела одна из самых больших картин в галерее городской пейзаж на рассвете. Яркие оранжевые тона перетекали в глубокий фиолетовый, небо сливалось с силуэтами домов. Я всегда любила эту работу. В ней была тихая грусть будто что-то заканчивается, а что-то только начинается.

Женщина не шевелилась.

Это моё. Я написала её, прошептала она.

Я повернулась к ней. Сначала подумала, что ослышалась.

В зале воцарилась тишина. Не почтительная, а тяжёлая, как перед грозой. А потом раздался смех громкий, резкий, отражающийся от стен, будто желая оставить раны.

Конечно, дорогая, язвительно сказала одна из дам. Это твоя работа? Может, и “Чёрный квадрат” ты нарисовала?

Другая фу

Rate article
Я пустила бездомную женщину в свою галерею, которую все презирали. Она указала на картину и сказала: Это моё