Слушай, терпение у меня уже на пределе: почему дочь жены нам в дом больше не войдёт. Я, Дмитрий, два года пытался хотя бы слегка сблизиться с дочкой жены от первого брака, а в этом лете она переломала все границы, и моя старая сдержанность взорвалась в яростном шторме. Сейчас расскажу тебе эту больную историю, полную предательства и гнева, закончившуюся тем, что её двери навсегда заперты.
Когда я встретил Ольгу, у неё за плечами был разваленный прошлый брак и шестнадцатилетняя дочь Зоя. Развод был ещё девять лет назад. Мы влюбились, как молния: коротко, страстно, а потом сразу бросились в брачные клятвы. В первый год совместной жизни мне даже не приходило в голову дружить с её дочкой. Зачем лезть в мир чужого подростка, который с первого взгляда смотрит на меня, будто я захватчик, пришедший грабить её царство?
Зоя сразу показала свою враждебность. Её дед и бабушка, а также её отец, усердно наполняли её сердце ненавистью. Они уверяли её, что новая семья мамы лишит её привилегий, что её единственное владение любовь и комфорт исчезнут. И они были почти правы. После свадьбы я заставил Ольгу сесть за стол и поговорить откровенно. Она почти отдавала всю зарплату, чтобы удовлетворить безумные желания Зои: дорогие ноутбуки, модные куртки, которые врезались в наш месячный бюджет. Мы жили в скромном доме в Подмосковье, а оставшиеся средства таяли, как свеча.
После громких ссор, когда стены будто дрожали, мы пришли к шаткому компромиссу: расходы Зои сократили до минимумов алименты, подарки на праздники, редкие поездки. Думал, всё будет под контролем.
Всё изменилось, когда у нас появился сын, маленький Илья. Я начал надеяться, что дети вырастут как братья, связанные радостью и доверием. Но в глубине души я знал, что это иллюзия. Разница в возрасте семнадцать лет, и Зоя сразу же вознегодовала на Илью. Для неё он стал живым ударом в лицо, доказательством того, что мать теперь делит свою заботу. Я пытался убедить Ольгу, но она была одержима идеей идеальной семьи. Она клялась, что обоим детям должно быть одинаково, что она любит их одинаково. Я подчинился. Когда Илье исполнился тринадцать месяцев, Зоя начала «забирать» её в наш уютный дом недалеко от Волги, будто «поиграет» с младшим братом.
С тех пор мне пришлось постоянно иметь дело с ней. Игнорировать её было невозможно, но между нами не возникало ни искорки тепла. Зоя, подпитываемая ядовитыми словами отца и бабушки, встречалась со мной холодом, от которого мог бы растопить лёд. Каждый её взгляд был как обвинение, будто я украл у неё мать и жизнь.
Потом начались коварные проделки. Она «случайно» уронила на пол ароматическое средство для бритья, разбив бутылку, и в ванной повис гнилой запах. Затем «забыла» добавить в мой суп горсть перца, превратив его в жгучую кашу. Однажды она вытёрла грязные руки о мой любимый кожаный плащ, висящий в прихожей, и ухмыльнулась про себя. Я жаловался Ольге, а она отмахнулась: «Это мелочи, Дмитрий, не делай из этого скандал».
Кульминация наступила этим летом. Ольга привезла Зою к нам на неделю, пока её отец отдыхал в Краснодаре. Мы жили в дачном доме рядом с озером в Геленджике, и я заметил, что Илья стал нервничать, плакал из-за любого шума. Сначала я списал это на жару или прорезывающий зуб, но потом увидел страшную правду.
Однажды вечером я подсмотрел в комнату Ильи и застыл от ужаса. Зоя стояла у кровати и будто «подталкивала» его к ногам, сжимая их. Илья прильнул к нему в крике, а она ухмыльнулась, словно ничего не случилось. Я вспомнил бледные синеватые пятна на его бедрах, которые раньше списывал на обычные детские игры. Всё встало на свои места: её руки, полные ненависти, нанесли сыну рану.
Меня охватила волна ярости, будто пожар, который невозможно задушить. Зоя уже почти восемнадцать ей уже не девочка, а уже сознательная личность. Я закричал на неё так, что стены дрожали. Вместо раскаяния она бросила в меня крик, желая, чтобы мы все погибли, а деньги её мамы снова стали только её. Я сдержал себя от того, чтобы дать её пощёчину, держа Илью на руках, пока слёзы промокали мою рубашку.
Ольга в тот момент была в магазине. Когда она вернулась, я подробно рассказал всё. Как и ожидалось, Зоя начала плакать, заявляя о своей невиновности. Ольга поверила ей, обвинив меня в чрезмерной вспышке, утверждая, что я сошёл с ума от ярости. Я не спорил. Я дал ей ультиматум: это её последний визит. Я схватил Илью, собрал сумку и уехал к другу в СанктПетербург на несколько дней, чтобы успокоить пламя в себе.
Вернувшись, я нашёл Ольгу обиженной. Она говорила, что я несправедлив, что Зоя рыдала и клялась в своей чистоте. Я молчал, не имея сил защищаться. Моё решение твердое, как скала: Зоя больше не переступит порог нашего дома. Если Ольга хочет иначе, ей придётся выбирать дочь или нашу семью. Безопасность и покой Ильи мой главный завет.
Я не собираюсь отступать. Ольге предстоит решить, что для неё важнее: слёзы лживой дочери или жизнь, которую мы построили с Ильёй. Я устал терпеть этот кошмар. Дом должен быть укрытием, а не полем боя, пропитанным злобой. Если придётся, я пойду до развода, лишь бы сын не страдал от чужой ненависти. Никогда больше. Зоя навсегда выведена из нашей жизни, а двери заперты на железный замок.
