Привет, дорогой, слушай, я уже на пределе: почему дочь моей жены больше никогда не может переступить порог нашего дома.
Я, Марк, муж, который почти два года пытался хоть както найти общий язык с дочерью жены от её первого брака, наконец дошёл до предела. Этим летом она переступила всё допустимое, и моя сдержанность, которой я гордился, взорвалась в буре ярости и боли. Теперь я расскажу тебе эту душераздирающую историю полную предательства и гнева, закончившуюся тем, что двери нашего дома навсегда закрыты для неё.
Когда я встретил свою жену Ольгу, у неё за спиной уже лежали осколки разрушенного прошлого неудачный брак и шестнадцатилетняя дочь Лада. Их развод произошёл девять лет назад. Любовь вспыхнула, как молния: несколько ярких недель, полных страсти, а потом мы, не задумываясь, бросились в свадебный поднос. В первый год совместной жизни я даже и мысли не мог о том, чтобы дружить с её дочкой. Зачем мне лезть в жизнь чужой подростковой девочки, которая с первого взгляда будто бы считает меня захватчиком, пришедшим грабить её мир?
Лада с самого начала была враждебна. Её бабушка, дедушка и даже отец делали всё, чтобы её сердце было полным обиды. Они внушали ей, что новая семья её мамы конец её привилегированного мира, что её единственная доля любви и благ теперь отнята. И в этом они были не совсем неправы. После нашей свадьбы я настоял на откровенном разговоре с Ольгой. Я был в ярости она почти отдавала всю свою зарплату, чтобы удовлетворить безудержные желания Лады. Ольга имела хорошо оплачиваемую работу, выплачивала алименты, но при этом без устали покупала Ладе дорогие ноутбуки и стильные куртки, которые съедали наш месячный бюджет. Мы жили в небольшом доме в Подмосковье, недалеко от Калуги, а после всех этих трат у нас оставалось лишь крошки.
После громких ссор, когда стены дрожали, мы нашли хрупкое компромиссное решение: сократить расходы на Ладу до самого необходимого алименты, подарки к праздникам и редкие поездки. Сумерки расходов вроде бы прекратились, хотя я надеялся, что так будет дальше.
Всё изменилось, когда у нас появился сын Илья. Я мечтал, что дети вырастут как братья, ближе друг к другу, объединённые радостью и доверием. Но в глубине души я понимал, что это иллюзия. Разница в возрасте семнадцать лет и Лада от первого взгляда оттолкнула Илью. Для неё он стал живым доказательством того, что мать теперь делит своё внимание. Я пытался убедить Ольгу, но она была одержима идеей гармоничной семьи. Она клялась, что оба ребёнка должны быть одинаково важны, что она любит их одинаково. Я уступил. Когда Илье исполнился тринадцать месяцев, Лада начала приходить к нам в гости в наш уютный дом в Подольске, притворяясь, что «поиграет со своим маленьким братом».
С тех пор мне пришлось иметь дело с ней постоянно. Я не мог просто игнорировать её. Но между нами так и не зажглась искра тепла. Лада, подпитываемая ядовитыми словами своего отца и бабушек, встречала меня холодом, который мог растопить лёд. Каждый её взгляд был обвинением, будто я украл её маму и её жизнь.
Потом начались коварные мелочи. Она «случайно» уронила мой лосьон для бритья, разбив флакон и оставив в ванной запах гнилой рыбы. «Забывчиво» бросила горсть перца в мой суп, превратив его в невыносимо жгучее блюдо. Однажды протёрла свои грязные руки о мой любимый кожаный плащ, висящий в коридоре, и ухмыльнулась. Я жаловался Ольге, а она отмахнулась: «Это мелочи, Марк, не делай из этого драму».
Кульминация случилась этим летом. Ольга отправила Ладу к нам на неделю, пока её отец отдыхал в Сочи. Мы жили в нашем загородном доме недалеко от Тулы, и я заметил, что Илья стал беспокойным, плакать стал при любой мелочи. Я думал, что это жара или прорезавшийся зуб, пока не увидел страшную правду.
Однажды вечером я прокрался в комнату Ильи и застыл в ужасе. Там стояла Лада, тихо сжимая ребёнка в тонкие ножки. Он всхлипывал, а она ухмыльнулась, будто ничего не случилось. Я вспомнил лёгкие синие синяки, которые раньше приписывал его живым играм. Теперь всё встало на место: это её руки нанесли те следы.
Внутри меня вспыхнула яростная волна, словно пожар, который я едва успевал гасить. Лада уже почти восемнадцать она уже не ребёнок, а взрослая, знающая, что делает. Я крикнул ей, голос мой гремел, как гром, разрывая стены. В ответ она отреклась, крикнула, что желает всем нам смерти, и заявила, что её мать и её деньги снова только её. Я сдерживался, не желая её ударить, ведь держал Илью на руках, его слёзы пропитывали мою рубашку.
Ольга в тот момент была в магазине. Вернувшись, я всё ей выложил. Как и ожидалось, Лада переиграла: громко заплакала, клялась в своей невиновности. Ольга поверила ей, обвинила меня в переигрывании, в том, что гнев затуманил мой рассудок. Я не стал спорить, а лишь выдал ультиматум: это последний визит Лады. Я схватил Илью, собрал вещи и уехал к другу в СанктПетербург на несколько дней, чтобы успокоить пламя внутри.
Когда я вернулся, меня встретила обиженная Ольга. Она говорила, что я несправедлив, что Лада плакала, будто её жизнь разрушена, и что она всё ещё невинна. Я молчал, потому что силой встать на защиту не хватало. Моё решение стало каменным: Лада больше не будет входить в наш дом. Если Ольге это не нравится, ей придётся выбирать дочь или нашу семью. Безопасность и покой Ильи мой священный обет.
Я не отступлю. Ольга должна решить, что для неё важнее: слёзы Лады или жизнь, которую мы построили с Ильей. Я устал терпеть этот ночной кошмар. Дом должен быть убежищем, а не полем битвы, пропитанным обидой и коварством. Если придётся, я пойду до развода, не задумываясь. Сыну не дать страдать от чужой ненависти. Ни за что. Лада изгнана из нашей жизни, а двери заперты с железной решимостью.
