Я, Алексей Иванович, вспоминаю, как когдато меня уже ждали в могиле. Дети, которых я вырастил, тайно отложили для меня место на кладбище. Но есть то, чего они не знают тайна, от которой им, вероятно, станет горько.
Мне было сорок пять, когда я женился. Ту, с которой хотел связать жизнь, звали Василиса Петровна. У неё уже были трое детей от прежнего брака, а муж оставил её ни с чем, лишь с детьми и парой старых чемоданов. Я владел скромным домом в подмосковном селе, купленным копейками, собранными годами тяжёлой работы. Не раздумывая, я сказал: «Привози детей, живите под одной крышей. Станем одной семьёй».
Первые годы были нелёгки. Старший сын, Сергей, постоянно спорил; дочь Людмила плакала от пустяков; младший, Ваня, ни шагу не отходил от матери. Я чинил сломанные куклы, возил их в школу, покупал одежду, когда рубли позволялись. Я никогда не делил их на «мои» и «чужие» они были просто нашими.
Но вдруг всё рухнуло. Василиса тяжело заболела и ушла в свет иной. Я остался один с тремя детьми, не зная, как быть отцом, если крови не было. Люди советовали: «Отдай их родственникам, ты им ничего не обязан». Я не смог. Они привыкли ко мне, а я к ним. Я воспитывал их один, насколько мог.
Годы шли, они выросли, разъехались, создали свои семьи. Сначала часто звонили, приезжали, потом реже, а теперь почти не появляются. Появляются лишь по праздникам, и то скорее из приличия. Я старею, болезни подступают, и недавно случайно узнал, что они уже давно отложили для меня место на кладбище, будто ждут моего ухода.
И самое горькое я дал им дом, заботу, еду, любовь. В их памяти я, наверное, лишь «удобный старик с крышей». Благодарности нет, участия нет.
Но есть то, чего они не знают. Каждое утро в мою дверь стучит соседка Надежда, простая женщина из соседнего дома. Иногда приносит свежий хлеб, иногда чутьчуть своей еды, спрашивает, как я себя чувствую. Не ради денег, не ради наследства, а из доброты. Когда у меня поднялась температура, она сама вызвала врача и просидела со мной, пока я не заснул. Тогда я понял: близость не в крови, а в человеческом сердце.
Поэтому я решил: дом, где росли дети, всё, что я скопил и берег, отдам Надежде. Не тем, кто ждёт моей смерти, а той, кто хотя бы спросила: «Как вы себя чувствуете сегодня?»
Может показаться жёстким, но вины я не чувствую. Я отдал детям всё, что мог. Благодарность нельзя требовать её лишь можно увидеть.
Теперь душа успокоилась. Я уверен, что поступаю правильно. Пусть судят, кто хочет. Но скажите сами: имеет ли смысл, кто записан в бумагах как «сын» или «дочь», если в трудный час их рядом нет? Разве не ближе тот, кто протянул руку, когда ты не мог подняться?
Я принял решение. Наследство отдавать не по крови, а по совести. А вы как считаете? Кому действительно стоит дарить любовь, время и то, что остаётся после нас: детям, которые отошли, или тем, кто был рядом, хоть и был чужим?
