Всю свою жизнь я посвятила детям, пока в 48м году не осознала, что такое настоящая жизнь.
Элоди сидела на потёртом диване в своей квартире в Лионе, глядя на выцветший обои, которые не меняла уже двадцать лет. Её руки, покрытые следами бесконечных стирок, готовки и уборки, тяжело опускались на колени. Тройная мать, жена, которая ставила семью превыше всего. Но в свои 48 лет она вдруг поняла: всё время она была не матерью и не женой, а слугой слугой в собственном доме, где её желания и мечты растворялись в бесконечной рутине.
Дети Тео, Камиль и Леа были её вселенной. С самого рождения Элоди забывала думать о себе. В пять часов утра она уже готовила завтрак, одевала детей, проверяла их домашние задания, стирала их одежду, пока её собственные платья собирались в пыльный шкаф. Когда Тео заболел в детстве, она ночами сидела у его кровати, полностью забыв о сне. Когда Камиль захотел заниматься танцами, Элоди откладывала всё, чтобы оплатить уроки. Когда Леа мечтала о новом телефоне, она подрабатывала, чтобы купить его. О собственных желаниях она и не задумывалась, считая, что её задача отдать всё до последней капли.
Муж, Оливье, тоже не был лучше. После работы он садился перед телевизором и ждал ужина, как будто это было законом. «Ты же мать, твоё дело», говорил он, когда Элоди жаловалась на усталость. Она молчала, глотала слёзы и продолжала жить, как белка в клетке. Её жизнь сводилась к одной цели: делать других счастливыми, получая в ответ лишь крошечные кусочки внимания. Дети росли, становились более самостоятельными, но их требования не уменьшались: «Мама, сделай чтонибудь вкусное», «Мама, постирай мои джинсы», «Мама, дай денег на кино». Элоди отвечала, как робот, не замечая, как ускользает её собственная жизнь.
К сорока восьми годам она выглядела тенью. В зеркале отражалась женщина с усталыми глазами, седыми волосами, которые она уже не успевала красить, и грубыми от труда руками. Подруга Аурелия однажды сказала: «Элоди, ты живёшь для других. А где ты сама?» Эти слова задели её, но она лишь пожал плечами. Как могла она поступить иначе? Она была матерью, женой, её долг заботиться о семье. Всё же в глубине души зажглась искорка крошечный свет, который вскоре всё изменит.
Триггер случился неожиданно. Однажды Камиль, уже молодая женщина, бросила: «Мама, ты опять испортила мои вещи, они пропали!» Элоди, проведшую всю ночь за глажкой, замерзла. Чтото внутри сломалось. Она посмотрела на разбросанную одежду, на кухню, заваленную посудой, и поняла: больше не может. В тот вечер она не готовила ужин. Впервые за двадцать лет она закрылась в своей комнате и плакала не от грусти, а от осознания, как сильно её жизнь прошла мимо.
На следующий день Элоди сделала то, чего никогда не решалась: пошла к парикмахеру. Сидя в кресле, она видела, как её тусклые волосы падают под ножницы, и ощущала, как тяжесть прошлого уходит. Она купила себе платье первое за многие годы без мысли, понравится ли оно семье. Записалась на уроки живописи, о которых мечтала в юности, но отложила ради других. Каждый небольшой шаг был как глоток воздуха после лет, проведённых под водой.
Дети были ошеломлены. «Мама, ты больше не будешь готовить?» спросил Тео, привыкший к её преданности. «Буду, но не всегда. Учитесь справляться сами», ответила Элоди, голос её дрожал от страха и решимости. Оливье пробормотал недовольство, но она уже не боялась его возмущения. Она научилась говорить «нет», и это слово стало её освобождением. Любовь к семье не исчезла, но впервые она поставила себя на первое место.
Год спустя Элоди видела мир иначе. Она писала картины, которые выставляла на местных рынках. Смеялась чаще, чем плакала. Квартира в Лионе перестала быть складом чужих вещей это стало её пространством, наполненным ароматом кофе и краски. Дети стали помогать, хотя сначала сопротивлялись. Оливье всё ещё ворчал, но Элоди знала: если он не примет её такой, какая она есть, она уйдёт. Она больше не была слугой. В свои сорок восемь лет она наконец нашла себя.
