Когда моя бабушка, Татьяна Петровна, узнала, что ей поставили тяжёлый диагноз, она приняла это с тем спокойствием, которое редко встречается. Она села на кухне, налетела себе чашку чая, посмотрела в окно и тихо произнесла:
Я не собираюсь сидеть дома и ждать смерти. Хочу жить, пока могу.
Тогда ей было шестьдесят. Невысокая, всегда с лёгкой улыбкой, с тем внутренним огоньком, который ни годы, ни заботы, ни потери не смогли погасить. В ней жила жажда жизни тихая, но упорная, как весенний побег, прорезающий камень.
Всю жизнь Татьяна Петровна жила в одном доме старом, но уютном, где пахло яблоками, мятой и свежевыпеченным хлебом. Там она вырастила пятерых детей, помогала с внуками, принимала гостей и переживала зимы. Этот дом был её миром. Но, как оказалось, ей не хотелось, чтобы её история закончилась именно здесь.
Через месяц после постановки диагноза она продала этот дом. Никому об этом не сказала, кроме самой младшей сестры, которая проводила её к нотариусу. Остальные узнали об этом случайно. Мой двоюродный брат, Илья Сергеевич, зайдя в гости, увидел пустые стены: без мебели, без штор, без запаха пирогов, которые когдато встречали каждого, переступающего порог. На двери висела табличка: «Частная собственность».
Через несколько дней от неё пришло голосовое сообщение. Голос был ровный, уверенный, чутьчуть улыбчивый:
Я не собираюсь ничего оправдывать. Это моё решение. Всю жизнь я трудилась теперь хочу жить, пока могу.
На деньги от продажи дома бабушка отправилась в путешествие. Не за границу и не в дорогие отели просто по России, по своей стране, которую, как она позже призналась, почти не знала. Она побывала у Балтийского моря, в горах Кавказа, в старинных монастырях, в маленьких городках, где люди ещё приветствуют друг друга на улице.
Татьяна Петровна посылала нам открытки, короткие сообщения, фотографии улыбающаяся, загорелая, в компании новых друзей. Порой она исчезала на несколько недель, а потом вновь появлялась: спокойная, вдохновлённая, будто после долгой беседы с самой собой.
Ктото в семье не понимал её поступка. Говорили: «Как она могла? Это ведь дом, воспоминания, дети, внуки!» Другие, напротив, восхищались её смелостью. А она отвечала просто:
Я не хочу оставлять стены. Хочу оставить память, что я жила.
И она действительно жила. В последний год возможно, впервые понастоящему. В её глазах снова появился тот блеск, который мы видели лишь на старых фотографиях. Она научилась радоваться каждому утру, не откладывая счастье «на потом».
Когда её не стало, мы открыли её маленький чемодан. Там десятки билетов, туристические карты, старые открытки, записки с названиями кафе, где она бывала, и более ста фотографий: улыбающаяся на фоне моря, гор, старых домов и улиц. На каждой жизнь, движение, свет.
Дома уже не было. Денег тоже. Но осталась свобода самое ценное, что у неё было. Свобода быть собой, жить, как хочется, не ждя разрешения и не оглядываясь назад.
Я часто думаю: если бы мы узнали, что времени осталось мало что бы мы сделали? Оставились бы в четырёх стенах, среди привычных вещей и страхов? Или, наконец, решились бы жить не «когдато», не «потом», а сейчас?
Возможно, именно в этом и заключается истинная мудрость не ждать смерти, а встречать жизнь открытыми глазами, как сделала она.
