Ромашки для деда
Григорий Петрович жил в самом конце улицы, в небольшом, но крепком доме. Стены, возведённые ещё его отцом из толстых сосновых брёвен, со временем потемнели, но держались как быка. Кровля слегка просела на восточном краю, однако ни капли дождя сквозь неё не проливалось. А вот крыльцо давно покосилось пора бы поправить, но руки не доходили.
Ему уже за восемьдесят, а он всё ещё возделывал огород не из нужды, а из привычки. Каждый рассвет, едва солнце коснулось верхушек яблонь, он выходил во двор, бранясь с лопатой или лейкой, и шёл к грядкам. Картошка, лук, морковь, огурцы росли ровными рядами, как в те времена, когда у него была жена Агафья. Она обожала порядок. Хотя пенсия позволяла жить спокойно, а дети иногда присылали денежки, он не мог бросить землю.
Вынес он детей, прожил честную жизнь всё, как положено. Теперь в тишине пустого двора он иногда ловил себя на мысли, что земля всё так же ждёт его каждое утро надёжный, неизменный собеседник.
Сын поселился в Самаре, дочь в Краснодаре. Звонки редки, визиты раз в год. А Агафья она однажды не проснулась. Лежала с закрытыми глазами, будто спала, лишь губы слегка позеленели. Поняв, он не сразу принял её уход.
Тем не менее он всё копался в грядках, будто ждал, что она выйдет из дома и крикнет: «Гриша, иди ужинать!» Порой, когда ветер шевелил занавеску на кухне, ему казалось слышать её голос. Он оборачивался пусто.
Никто не звал. Тихо шумели воробьи под крышей, а старая котиха Мурка мурлыкала у ног.
За забором, за плетнём, жила молодая семья Сергей, Лариса и пятилетняя дочурка Лизавета. Их дом, тоже старый, но покрашенный яркоголубой, напоминал кусочек неба, упавший среди зелёных огородов. Сергей высокий, в очках, всё чтото мастерил: то забор чинит, то скамейку собирает. Лариса, худощавая и быстрая, то на швейной машинке стучит, то бельё развешивает. А Лизавета просто ребёнок, шибко шустрая и непоседливая.
Год назад они переехали из города, купили старый дом и приводили его в порядок, уставив, что устали от городского шума, от постоянной суеты и смога, желая быть ближе к людям и к природе. Сергей работал из дома, так говорят «на удалёнке». Он сидел за компьютером, чтото делал, звонил по телефону строгим голосом. Григорий Петрович не понимал, как можно работать, не вставая со стула, но уважал дело.
Лариса шила на заказ, и из её двора то и дело доносилось жужжание швейной машинки. На верёвках появлялись платья, рубашки, даже какието театральные костюмы вероятно, они были пропитаны крахмалом. Лизавета бегала по двору, то за курами гонялась, то цветы рвала в палисаднике у Григория.
Однажды старик увидел, как девчонка пробралась под плетнём и тянется к его ромашкам.
Дедуля, можно я сорву твоих цветочков? крикнула она, заметив его.
Он хотел возмутиться эти ромашки сажала Агафья Но взглянув в её горящие глаза, он помахал рукой:
Рви, рви, только корни не вырви.
Лизавета кивнула и начала аккуратно срывать цветы, стараясь не помять лепестки. Григорий Петрович думал, что, может быть, и Агафья в детстве была такой же живой, неугомонный, с веснушками на носу.
Девочка наклонилась, и один её хвостик соскользнул. Она ловко поправила его, чтобы не мешал, и продолжила работу, бормоча себе под нос:
Это маме это папе а это себе
Он невольно улыбнулся.
А мне? спросил он, сам себя удивив.
Лизавета подняла глаза, потом рассмеялась:
Тебе все цветы! Ты их вырастил! А маме с папой я ещё соберу.
И протянула ему пучок.
Григорий Петрович взял ромашки, ощутив тонкий аромат. Агафья всегда ставила их в кувшин с водой на столе у окна.
Спасибо, пробормотал он.
Дедуля, а почему у тебя столько цветов? не унималась Лизавета. У нас во дворе только трава и два кустика
Жена любила, ответил он просто.
А где твоя жена? спросила она.
Старик замер. Как объяснить пятилетнему, что такое «умерла»? Лизавета, кажется, уже поняла. Она притихла, потом осторожно погладила его по руке:
Она теперь на небе?
Да, прошептал он.
У меня тоже бабушка там. Мама говорит, она звёздочкой стала.
Григорий кивнул, не зная, что ответить. Вдруг Лизавета воскликнула:
Ой, смотри, бабочка!
И помчалась через двор, забыв о ромашках и грусти.
Он остался стоять с цветами в руках, потом медленно пошёл в дом, нашёл пыльный кувшин, протёр его, налил воды и поставил ромашки на стол, как делала Агафья.
Вечером стук в дверь. На пороге стояла Лариса с тарелкой.
Григорий Петрович, здравствуйте! Мы испекли пирог, хотели угостить она запнулась, увидев ромашки.
Спасибо, сказал он. Заходите.
Лариса осторожно переступила порог, поставила тарелку на стол.
Лизавета сегодня у вас цветы рвала? спросила она.
Да. Хорошая девочка.
Сорванец, улыбнулась Лариса, но глаза её светились. Она вам, наверное, надоедает?
Нет, ответил он искренне. Мне иногда одиноко.
Лариса села, будто ноги её предали.
Мы тоже боялись, что здесь будет слишком тихо. В городе хоть соседи за стеной А здесь только ветер в деревьях.
Привыкнете, сказал Григорий.
Молчание повисло, затем Лариса предложила:
Может, завтра к нам на ужин? Сергей шашлык будет готовить.
Он хотел отказаться, но вспомнил крик Лизаветы: «Тебе все цветы!»
Приду, сказал он, удивлённый самому себе.
Лариса улыбнулась и встала:
До завтра.
Когда она ушла, дед подошёл к окну. Свет у соседей горел, и сквозь занавеску он видел, как Лизавета скачет по комнате, размахивая руками, а Сергей чтото ей говорит, смеясь.
Он вздохнул и посмотрел на ромашки в кувшине.
Агафья, прошептал он. Похоже, я не один.
Тишина в доме стала легче.
Утро началось громким стуком в дверь. Григорий, только что допивший чай, хмуро спросил:
Кого там в такую рань?
На пороге стояла Лизавета в огромных резиновых сапогах, явно отцовских, с сияющими глазами.
Дедуля, мама сказала, ты сегодня к нам на шашлык придёшь! Мы уже дрова носим! Пойдём!
Он растерялся, вспомнив вчерашнее приглашение.
Так ужин же меня звал
А папа уже мясо маринует! перебила девочка, схватив его за руку. И мама пирог готовит! Ты же обещал!
Григорий посмотрел на поношенный жилет и стоптанные тапочки.
Подожди, внучка, дай переодеться
Не надо! Лизавета уже тащила его за собой. Ты и так выглядишь прекрасно!
Через десять минут он сидел на соседской лавочке, а Сергей раздувал угли в самодельном мангале из старой бочки. Солнце уже припекало, но под раскидистой яблоней было прохладно.
Григорий Петрович, как думаете, угли готовы? спросил сосед, вытирая пот со лба.
Старик, ковыляя, заглянул в мангал и кивнул:
Пятьминуток, будет в самый раз. Как белый налёт покрывает их.
Лариса вынесла поднос с маринованным мясом, от которого доносился аромат чеснока и зелени.
Вы наш главный советчик по шашлыкам, сказала она. Муж мой в этом деле не силён.
Сергей хотел возразить, но кивнул, приняв судьбу.
Так начался самый необычный день за последние пять лет. Григорий учил Сергея премудростям идеального шашлыка, пока Лизавета крутилась рядом, помогая и постоянно мешая. Лариса ставила тарелки, нарезала салат.
Когда сели за стол под тенью яблони, дед понял, что смеётся над шуткой Сергея пошлой, нелепой, но в этой компании вдруг уж очень смешной. Лизавета, покрытая кетчупом, торжественно наливала всем компот из кувшина, разливая половину мимо стаканов.
Дедуля, а правда, ты в войну танкистом был? неожиданно спросила она, широко раскрывая глаза.
Стол замолчал. Сергей с Ларисой переглянулись.
Лиза! строго крикнула мать.
Нет, ответил Григорий, улыбнувшись. Я в войну был маленьким мальчишкой, как ты. Только голодным.
Он рассказал, как после войны собирал колоски на колхозном поле, как однажды нашёл обмороженную картофелину лучший день в его жизни. Лизавета слушала, открыв рот, а когда он закончил, бросилась к нему:
Я тебе всю свою картошку отдам! Всёвсё!
Все рассмеялись, а дед почувствовал, как внутри разлилось тепло.
Поздно вечером, когда зажглись первые звёзды, он возвращался домой. Сергей проводил его до калитки.
Спасибо, Григорий Петрович. Вы не представляете, как это было важно для Лизаветы и для нас.
Старик махнул рукой:
Да ладно тебе
Нет, всерьёз. Мы переехали сюда, чтобы быть ближе к людям. А стало иначе. Пока вы не
Григорий перебил его:
Завтра приходите ко мне. Покажу, как правильно окучивать картошку. У тебя на грядках трава уже поколено.
Сергей широко улыбнулся:
Приду. Обязательно.
Дома дед долго стоял перед фотографией Агафьи.
Видишь, прошептал он, а ты боялась, что без тебя пропаду
Из открытого окна слышался стрекот кузнечиков и смех Лизаветы из соседнего дома она, видно, не уставала после насыщенного дня. Дед потушил свет и лёг спать.
Впервые за долгое время он не боялся ночи.
