10 октября, осень. Я снова прошёл по той же аллее в парке Горького, где двадцать лет назад всё началось. Ветер крутился над Москвой, будто листая забытые страницы чьихто жизней.
Я шёл в пальто с поцарапанным золотыми фонарями, в кармане смятый билет на электричку с Казанского вокзала, отбывающую сегодня вечером. Последний прощальный шаг, мой молчаливый прощальный аккорд с городом, в котором прошло всё моё лето, вся первая молодость.
Она сидела на нашей скамейке той, где отшлифованный уголок бетонного сиденья покрыт надписью «А.+С.» выцарапанной на спинке. Закутана в бежевый плащ, глядела в пруд, где утки просили крошку у редких прохожих.
Я остановился, и сердце заплыло, будто качённое маятником, отмеряющим время вспять. Я бы узнал её среди тысячи, не по внешности, а по наклону головы, по тому, как она держала сцеплённые руки на коленях.
Алёна? прошептал я, голос хрипел, будто давно не звучал.
Она повернулась не сразу, не испуганно, а как будто ждала моего голоса. Серозеленые глаза расширились.
Евгений? Боже Евгений, произнесла она.
Я подошёл и сел рядом, оставив между нами пространство, в которое могло бы уместиться два десятилетия. В воздухе пахло влажной листвой, дымкой и дорогими духами не теми, что вспоминаются из юности, сладкими и дерзкими.
Что ты здесь делаешь? сказали мы почти хором, рассмеявшись неловко.
Оказалось, она просто вышла погулять после занятий в МГУ, а я прощался.
Тишина висела, одновременно удобна и тяжела.
Помнишь, неожиданно начала она, глядя на воду, как мы впервые встретились? Ты катался на скейте и чуть не сбил меня.
Я вовсе не «чуть», я точно сбил, улыбнулся я. Ты упала в лужу, а я, вместо извинений, начал орать, что ты сломала мой скейт.
А я плакала не изза испорченных колготок, а изза твоей неотёсанности, качнула головой Алёна, в уголках глаз зажглись морщинкилучики, милее любых украшений. А потом ты пришёл со коробкой конфет «Белочка».
Мы просидели на этой скамейке до тёмноты, тихо добавил я.
Воспоминание включилось, как старый кинопроектор, выплеснув на экран яркие, слегка выцветшие кадры. Мы жарили сосиски над костром, она в сажу испачкалась, кормила меня вилкой, а я притворялся, что кусаюсь в палец. Мы бегали под проливным дождём после премьеры фильма, промокшие до нитки, крича от восторга. Я подарил ей на день рождения серебряное кольцо с крошечным сапфиром, отдав за него все летние заработки, а она плакала, прижимая ладонь к губам.
Слова сегодня текут легко, как будто они не спали эти годы под слоем быта, разочарований и взрослой жизни.
А помнишь, как поссорились изза выбора университета? спросила Алёна. Ты хотел в Петербург, а я не могла уехать изза мамы.
Я был идиотом, шепнул я. Говорил, что если любишь, то поедешь на край света.
Я говорила, что если любишь, то поймёшь, вздохнула она. Мы были молоды и уверены, что любовь фантастическая сила, решающая всё. А она оказалась хрупкой, как первый лёд на пруду.
Ветер сорвал с клена листьев, и они закружились в медленном прощальном вальсе.
Всё ли у тебя хорошо? спросил я, уже зная ответ. «Хорошо» здесь не про радужную жизнь. У неё семья, работа, у меня собственная компания в другом городе, свои заботы. Всё нормально, но не «хорошо» в том смысле, в котором два двадцатилетних человека понимали это слово на этой скамейке.
Да, ответила она, и в её глазах я увидел то же. Всё хорошо.
Я достал из кармана билет, сжал его в ладони. Бумажка, отрезающая меня от этого города, от этого парка, от неё.
Знаешь, сказал я, вытягивая руку, я до сих пор помню аромат твоих волос. Не духи, а просто волосы, пахнущие яблочным шампунем и солнцем.
Алёна посмотрела, глаза заблестели.
А я помню, как ты свистел. У тебя был особый свист на два пальца. Ты свистел, подходя к моему подъезду, и я выскакивала на балкон, как сумасшедшая.
Я попытался сейчас свистнуть, но вышло тихо и неуверенно. Навык умер. Мы снова улыбнулись, но уже с лёгкой, пронзительной грустью.
Настал час прощания. Мы встали одновременно, будто по старой привычке.
Пока, Евгений, сказала она.
Пока, Алёна.
Мы не обнялись, не поцеловались в щеку. Просто разошлись в разные концы аллеи, как двадцать лет назад, только тогда мы верили увидеться завтра. Сейчас никогда.
Я дошёл до выхода из парка, обернулся. Её силуэт уже терялся в сумерках. Вытащил билет, посмотрел на размытые цифры и буквы, потом медленно разорвал его на куски и бросил в урну. Я не уезжал с этим грузом, я просто оставлял его там, где ему место, и пошёл вперёд, навстречу холодному вечернему ветру, унося с собой лишь сладкий аромат яблочного шампуня.
Выйдя за ограду, меня обрушил городской шум гудки машин, крики продавцов шаурмы у ларька на углу, запах бензина. Я застегнул пальто и пошёл к вокзалу, хотя поезд уже не ждал.
Я шёл знакомыми улицами, и каждый угол стал страницей той книги, что мы писали вместе. Кинотеатр «Ленинград», где мы целовались под дождём. Кофейня, где Алёна впервые попробовала турецкий кофе и скривилась: «На вкус как горькая земля». Сейчас там вывеска крупного банка.
Мысль о возвращении, о поиске её, о словах Что сказать? Что все годы я искал её отражение в лицах незнакомых женщин? Что ни один успех не пахнет так сладко, как её шампунь? Это безумие. Мы взрослые, у нас свои обязательства, расписания, биографии, не предназначенные друг для друга.
Алёна, тем временем, села на соседнюю скамейку, наблюдая, как ветер гонит по воде последние пожелтевшие листья, и размышляла, как странно устроена жизнь. Два десятилетия целая жизнь с другим человеком, ребёнок, диссертация, привычный уклад и всё может исчезнуть за десять минут случайного разговора.
Она вспомнила, как я смотрел на неё тем же прямым, немного испытующим взглядом, от которого когдато захватывало дыхание. Взглядом, который видел не уважаемого доцента, а ту девчонку со скейтом, промокшую до нитки и безумно счастливую.
Внезапно её охватило острое, почти физическое желание встать, броситься за мной, спросить: «А что, если?». Но ноги не слушались. Они привыкли к размеренности, к предсказуемости. Дорога домой, к мужу, который, наверное, уже волнуется, почему она задержалась.
Собрав мысли, Алёна встала и пошла к своему институту, где ждала машина. Она шла, не оборачиваясь на пруд, скамейку, призраки нашей молодости.
Я дошёл до вокзала. Огромное табло мигало названиями городов, в которых меня никто не ждал. Я подошёл к кассе.
Куда идёте? спросила кассирша усталым голосом.
Я посмотрел на неё, потом на руки, которые полчаса назад сжимали билет в никуда.
Никуда, тихо сказал я. Я уже приехал.
Я развернулся и ушёл от вокзала, не зная, что будет завтра. Может, найдётся работа, может, сниму крошечную квартиру с видом на парк, а может, просто проведу здесь несколько дней, вдыхая осенний воздух.
Я больше не искал встречи с ней. Та встреча уже произошла, она заставила меня вспомнить, кто я есть под слоем лет и деловых соглашений.
Впервые за долгие годы у меня не было спешки. Я был просто Евгением, который когдато любил Алёну. И этого, как ни странно, того вечера было достаточно. Прошлое нельзя вернуть, но от него можно перестать бежать. В этой остановке была горькая и целительная свобода.
Я шёл пустынными вечерними улицами, и город уже не был музеем утрат. Фонари зажигались, не как гирлянды памяти, а просто освещали путь вперёд. Я ощущал лёгкое опустошение, будто в душе освободилось место для чегото нового. Прошлое наконец отпустило меня не громким захлопыванием двери, а тихим, будто облегчённым вздохом. И в этой тишине начиналось моё собственное, настоящее.
