30 октября, 2025г.
Сегодня, листая старый дневник, я снова вспоминаю осенний вестник судьбы, когда отец, наш дорогой Владимир Петрович, тяжело заболел. Соседи из соседней деревни Ивановки позвонили нам в Москву и сказали: «Андрей, приезжайте, ваш отец не может встать сам». Я сразу же скинул чемодан и отправился в тот забытый уголок, где наша семья прожила почти полвека.
В деревне, где стояла крошечная изба на краю леса, после смерти Василисы, любимой жены Владимира, воцарилась гнетущая тишина. Отец почти один, а соседи шептали: «Тяжко будет без Василисы она всё успевала: и огород, и хату, и кур, и корову». Я видел, как он держится: утром подгонял коров, днём сидел в дворе, чтото мастерил, чтобы руки не простояли без дела. Сидеть и грустить не в его характере. Но годы берут своё: после семидесяти лет здоровье уже не то, ноги подводят.
Я часто приезжал, садился рядом на скамеечку и говорил: «Тату, может, переедешь к нам? Здесь будет легче, мы позаботимся». Он отмахивался: «Нет, сынок, у вас свои заботы. А я что, помешу? Здесь я дома, каждый уголок мой». Я знал, что гордость и молчаливость его души не позволяют просить помощи.
Невеста моя, Ольга Иванова, живёт со мной в Москве, работает медсестрой в городской клинике, у неё двое подростков. Она всегда воспринимала Владимира Петровича как строгого, отстранённого старика, будто бы уважала его, но не проявляла тепла.
Но когда осень принесла болезнь, всё изменилось. Соседи снова позвали меня: «Андрей, приезжайте, ваш отец лежит, сам не встаёт». Я бросил всё и приехал. В хате было холодно, плита пуста. Отец лежал худой, согнутый. Я наклонился: «Тату, почему ты молчал?». Он лишь махнул рукой: «Не хотел вас тревожить, всё пройдёт, встану». Но встать он не смог. После осмотра в больнице стало ясно: сам он в деревне не справится.
Я снова уговаривал: «Поедем к нам, ведь больница ближе, а мы рядом». Он отвечал: «Не хочу быть обузой. У вас дети, работа А я кому нужен?». В этот миг Ольга взяла слово. Глядя на измождённого свекра, она почувствовала боль: «Тату, хватит сопротивляться. Ты не груз, ты наш родной. Приезжай к нам, будет лучше».
Владимир посмотрел на неё удивлённо, будто впервые увидел в ней не просто невестку, а женщину с добрым сердцем. «Ты не против, Ольжка? спросил он тихо. Не против, тату, улыбнулась она. У нас места хватит, дети обрадуются». И он оказался в Москве.
Сначала всё было странным: гул машин, людская толпа, тесный двор вместо садика. Ольга делала всё, чтобы он почувствовал себя дома. Варила его любимый борщ с фасолью, стирала его вещи, поставила в комнате старую лампу, привезённую из деревни. Однажды вечером он сказал: «Спасибо, доченька». Я спросил: «За что?». Он ответил: «За то, что не дала мне пропасть. Андрей добрый, но ты, как и Василиса, берёшь на себя тяжёлое». Ольга слёзы сдерживала, впервые услышала, как свёкор называет её дочерью.
Время шло. Внуки бегали к дедушке, слушали его рассказы о молодости, о том, как он с бабушкой строили хату. Дед учил внука строгать деревянные лодочки, а внука петь старинные песни. И удивительно: в доме, где всегда чегото не хватало, с приходом Владимира стало больше тепла. Ольга поняла, что доброту он принес всей семье своей присутствием, а не её усилиями.
Однажды Андрей сказал жене: «Не мог представить, что ты так справишься. Татка всегда был гордым, я боялся, что вы не сойдётесь». Она улыбнулась: «Нужно лишь увидеть в нём человека, которому тоже нужна любовь».
Владимир прожил в нашей семье ещё несколько лет, будто расцвеченный осенним солнцем, несмотря на болезни. На праздники мы собирались за круглым столом, и он говорил: «Самое главное счастье когда есть кому подать стакан воды и кому жить». В последний день он крепко держал Ольгу за руку и прошептал: «Спасибо, доченька, что не оставила меня одного».
После похорон я долго стоял у могилы, чувствуя, что потерял не только свёкор, но и ещё одного отца.
Записываю эти мысли, чтобы память о нём не угасла.
