Дневник, 12 ноября.
Сегодня, придя из бывшего завода тяжёлого машиностроения в Тюмени, я прошёл через ворота, где отмечался почти тридцать два года. На тополях над Окой кружились желтеющие листочки, а ветер их гонял, будто пытаясь унести прошлое. Я понял, что завтра сюда уже никто не зайдет охрана останется лишь до конца месяца, пока вывезут оставшееся оборудование.
Вернувшись в однокомнатную квартиру на шестом этаже, меня встретил остывший чай и гнетущий звук пустого подъезда. За столом я раскрыл счета: газ, телефон, фонд капитального ремонта. На два месяца хватало запаса, потом придется искать, чем платить. Биржа труда обещала «повышенную защиту предпенсионеров», но мои записи токарьрасточник не вызывали интереса у местных предпринимателей. «Отчисления высокие, простите», вежливо напоминали они.
Через неделю я пришёл в центр занятости. Консультант поправил бейдж и, монотонным голосом, перечислил варианты переобучения для граждан 55+: охранник, комплектовщик, дворник. На столе лежала блестящая листовка с мелким шрифтом о льготах 2024 года. Вакансий ноль. Выбросившись на улицу, я пошёл без определённого плана к набережной Оки, где группа подростков слушала экскурсовода из областного центра о деревянном складе купца Ладыгина. Я ощутил, что знаю о складе больше: мой прадед возил туда шпалы, пока пожар 1916го не превратил здание в труху.
Вечером я достал из шкафа семейный архив: пожелтевшие фотографии, записные книжки деда. На одной из записок дед чертил маршрут от вокзала до маслобойни: «через Ратницкий овраг». Пауза в груди, лёгкое возбуждение а что, если показать наш город так, как его помнят старые дворики, без пафоса, честно?
«Подать заявку на аттестацию можно до марта», без особого интереса произнесла сотрудница отдела туризма, листая брошюру. «После этого работать гидом без удостоверения запрещают». Я протянул предварительный план: Вокзал, Кузнецовский переулок, Кузнечный ручей. Она кивнула, не глядя: «Оставьте, рассмотрим». Через десять минут я уже стоял в коридоре, разглядывая облупленные стены, а листок с маршрутом лежал на столе, прижатый степлером.
На следующий день я вышел в город с тетрадью. У бывшего сварщика Фёдора у хлебного киоска продавали яблоки с дачи. «Экскурсии задумал?» хмыкнул он. «Людям бы работу, а не истории». Я всё равно записал: «Киоск стоит на месте пожарной колончи 1890х, фундамент каменный проверить». Запись выглядела зыбкой, но каждая строка придавала дню смысл.
К сумеркам я дошёл до библиотеки на Советской. Читальный зал закрывали в девять. Старший библиотекарь Любовь Дмитриевна показала полку «Краеведение» и вздохнула: «Берут редко, только студенты и то по разнарядке». Я погрузился в отчёты городской думы 1914 года, альманах «Река и пристань». Среди листьев дат и фамилий иногда вспыхивала деталь: мост, построенный заводскими артелями, просуществовал лишь два года, подавленный паводком.
Через три недели я вновь пришёл в администрацию. В руках плотная тетрадь, исписанная до краёв. Замначальник управления культуры листал первые страницы, бросая взгляд на телефон: «У нас маршрут «Исторический центр» уже утверждён, бюджет расписан. Ваши факты интересные, но сперва оформите удостоверение гида». Он предложил попробовать весной, если финансирование продлят. В коридоре я ощущал смесь досады и упорного желания продолжать.
Утром в ноябре, когда трава посерела от инея, я встретил у подъезда бывшего сменного мастера Нечаева. Он готовился к работе подсобником и спросил: «Всё ещё за книжками бегаешь?» Я кивнул: «Есть вещи, которые не приносят выгоду, но помогают жить». Нечаев пожал плечами, но предложил: «Помогу фотоаппарат одолжить, вдруг пригодится».
В городском архиве пахло сырой штукатуркой и холодной известкой; батареи едва греют. Я сидел в толстой куртке за столом из ДСП, листая газеты «Пригородная жизнь» 1911 года. Колонки о ярмарках сменялись заметками о потерянных кошельках. Карандашом я отметил сводку о запуске «конки» конной линии от вокзала до главной площади. Учебники её не упоминали, но эта крошка уже меняла картину.
Вечером чайник закипел, а на экране ноутбука мигал счёт за профессиональные курсы: четырнадцать тысяч рублей, даже с субсидией дорого. Мысли о маршруте не отпускали. По радио говорили о приближающемся снеге: первая декада декабря обещает минус пять. Я поднял воротник, вынул из шкафа старую папку, чтобы на следующий день ничего не перепутать.
5 декабря, когда над площадью кружились первые редкие снежинки, я снова сидел в архиве почти один. Архивист вынес тяжёлый ящик с фотографиями дореволюционной промышленной выставки. Я перебирал карточки, пока взгляд не упал на блестящий павильон, толпу в котелках и на дальнем плане маленький вагон с надписью «Тульская линия». Рельсы тянулись к вокзалу, по тротуару шёл полноватый полицейский. Ни в справочнике, ни в краеведческой монографии «Тульская линия» не было упоминаний значит, я держу в руках доказательство первой, пусть короткой, трамвайной ветки города. Я аккуратно вложил фотографию в конверт, положил в внутренний карман. Теперь экскурсия обязана начаться, даже если придётся всё строить с нуля. Возврата к прежней жизни уже нет.
С того момента, когда у меня было единственное доказательство отпечаток в конверте, я чувствовал, будто несу по улицам целый вагон. Вернувшись из архива, я не пошёл сразу домой, а зашёл в библиотеку: сканер работал, а Любовь Дмитриевна не задавала лишних вопросов. Через пять минут карточка превратилась в чёткий файл, на экране появился штамп «20 июля 1912 г.». Я сравнил рукописную надпись «Тульская линия» с конкой, о которой читал днём ранее совпадало.
Вечером я переслал снимок себе на телефон и выложил в городском чате «Наш двор наш город»: «Коллеги, ктонибудь слышал про эту линию?». Подпись сделал осторожную: «Собираю материалы для экскурсии». Первые ответы пришли быстро смайлики, вопросительные знаки, один скептик написал: «Фотошоп». К утру учитель истории Толкачёв попросил копию для школьного кружка, а администратор паблика предложил короткую заметку.
Через два дня заместитель начальника управления культуры, тот самый, кто листал тетрадь, позвонил. Голос был натянут, но вежлив: «Мы бы хотели посмотреть оригинал». Я согласился встретиться в мэрии и пришёл с папкой. В приёмной пахло степлером и старым линолеумом. Чиновник, глянув на часы, попросил оставить карточку для «проверки подлинности», но я твёрдо ответил: «Оставить не могу, но могу показать и дать скан». Упорство сработало: мне предложили записаться на заседание аттестационной комиссии 18 декабря. Без удостоверения, напомнили, брать деньги за экскурсию будет незаконно.
До комиссии оставалась неделя. По утрам я вспоминал станки, где каждая деталь ложилась в паз. Здесь пазов нет, но есть логика: чужие сомнения перекрывать фактами. Я распечатал маршрут, добавил остановку у бывшего депо и позвонил Нечаеву: «Обещал фотоаппарат? Пригодился бы». В воскресенье, под тонкий хруст снега, мы прошли весь путь от вокзала до сквера, где когдато сходились рельсы. Нечаев щёлкал затвором, ворчал, что руки мёрзнут, но в конце признался: «Знаешь, интересно идти, когда есть, что слушать». Эти слова грели лучше перчаток.
Комиссия собралась в актовом зале техникума: трое экспертов, один представитель области и дюжина соискателей. Я держал файл с фотографиями, сканами газет, выпиской из архивного фонда. Сначала спрашивали формальное нормы безопасности, права туриста, маршрутные листы. Затем кивнули: «Представьте изюминку». Я развернул снимок с «Тульской линией» и коротко объяснил, как ветку продлили всего на восемь кварталов, а после паводка разбрали, поэтому о ней почти не писали. Одна женщина подсказала: «Этот сюжет может стать частью муниципальной программы». Итог объявили через полчаса: аттестацию прошли восемь кандидатов, среди них я. Временное удостоверение ламинированная карточка с гербом региона выдали сразу.
Утром я прикрепил бейдж к куртке и разместил объявление: «Пешеходная экскурсия Трамвай, которого не было воскресенье, сбор у старого часового павильона». Цена символическая сто пятьдесят рублей с человека. К полудню записалось двенадцать жителей, в том числе библиотекарь, Толкачёв с двумя десятиклассниками и, к удивлению, секретарь замначальника культуры. Снег шёл мелкий, безветренный, тротуар поскрипывал, когда группа вышла к первой точке.
Я говорил ровно, почти как когда инструктировал смену перед пуском станков: чётко, без лишних жестов. Показал фото прежней торговой площади, рассказывал, как лошади тянули вагонетки по рельсам, а мальчишки бросали камешки, чтобы звенело. У бывшей пожарной колончи я развернул большой планшет с отсканированной карточкой Нечаева. Толкачёв ахнул, секретарь снял короткое видео, школьники попросили подержать. Я впервые услышал, как ктото шепчет соседу: «Неужели правда?». Этот шёпот звучал громче любых аплодисментов.
После двух часов прогулки, раздав горячий чай из термоса у конечной точки, я поставил на крышку урны коробку для отзывов. Люди бросали копейки, оставляли телефоны. Секретарь города коротко сказала: «Начальство просило передать благодарность и предложить включить маршрут в официальное расписание на весну, если подготовите документы». Я кивнул, отметив про себя: впервые администрация говорит о «мы», а не «вы». Карточку с номером я убрал в внутренний карман рядом с конвертом.
Вечером, сняв ботинки на коврике, я высыпал выручку на стол: полторы тысячи рублей ровно. Не миллионы, но достаточно, чтобы оплатить интернет и часть счетов. На кухне ровным светом горела лампа; под чайником лежала газета с объявлением о поддержке предпенсионеров теперь она казалась менее угрожающей. Я открыл блокнот и написал: «Следующая тема мост артелей 1913, разрушённый паводком». За окном фонарь подсвечивал лёгкий снег. Город дышал тихо, без громких слов, но в этом дыхании было место и мне.
Через два дня я отнёс в администрацию пакет маршрутные листы, копии архивных документов и письмо, где предлагал провести для муниципальных гидов короткий семинар. Секретарь удивилась, но приняла бумаги. На доске объявлений я увидел афишу «Весенний фестиваль уличных прогулок», дата март. Внизу свободный угол ждал новых листков. Я мысленно посчитал шаги от доски до бывшего депо тридцать восемь, точно столько, сколько от токарного станка до окна в цехе. Тело помнит дистанцию, даже если меняется маршрут.
Перед сном я вынул из конверта оригинал фотографии, подержал её над настольной лампой и положил в пластиковый пакет. Затем закрепил на стене карту города и крохотной кнопкой отметил места, которым ещё предстоит зазвучать. В комнате не пахло маслом машин, лишь тихий шёпот снежинок за подоконником. Я выключил свет, оставив лампу ночником. Пятнистый свет падал на карту, а маршрут продолжался
