Я вспоминаю те годы, когда всё казалось уже предрешённым, а я, Татьяна Ивановна, лишь пыталась удержать на плаву семейный корабль, сражаясь с ветрами собственных сомнений.
Мама, я всё понимаю, но разве было так трудно предупредить заранее? Я уже записалась к парикмахерше, она нашла мне свободный слот! Изза тебя я подводлю её. Не можешь быть бабушкой только когда хочешь либо ты всегда бабушка, либо вовсе не бабушка, жаловалась Аграфена, моё первое дитя, голосом, будто бы сама привязала меня к печке.
Катюш, не могу же я всё бросить и сразу вернуться? Я физически не успею пыталась отговориться я, чувствуя, как в груди сжимаются крохи самоуважения.
А мне теперь как быть? Я внесла предоплату в размере две тысячи рублей, её не вернут, если я не приду! возмущалась Аграфена, словно я сама отрезала ей доступ к свету. На деле же, по моим ощущениям, виновата была она сама: слишком привыкла к тому, что любые трудности решаются одним щелчком пальцев, а я, молодая мать двоих, считала, что мир обязан подстраиваться под её расписание.
Найди когонибудь, кто поможет, или просто отменяй запись, сказала я, пытаясь сохранить мир, хотя сама чувствовала себя беспомощной.
Аграфена металась в поиске выхода:
Я попробую перенести запись на завтра или послезавтра. Тебе хватит времени вернуться?
Я замешкалась, собравшись сказать «да», но чтото удержало меня.
Нет, Аграфена, я вернусь во вторник, через пять дней, ответила я, стараясь звучать твердо.
Пять дней? Здесь ехать максимум три часа! возмутилась дочь, но добавила: Я же договорилась со своими девочками, не могу их бросить.
А меня и внуков можешь… отрезала я, чувствуя, как в груди стучит глухой звонок. Твои девочки и без тебя шашлык съедят, но я понимаю: приоритеты у нас разные. Если тебе так важны «старухи», то, мам, можешь прощаться с нами.
Слышались гудки поезда, и я знала, что её слова идут от боли, а не от злобы. Аграфена была единственной дочерью, и я боялась потерять её, готова была оставить базу отдыха в Подмосковье и вернуться в Москву лишь бы успокоить её.
Всё началось ещё в детстве: когда Аграфене было восемь, её отец умер, и я пыталась компенсировать отсутствие отца подарками и безграничной лаской. Это, как потом я поняла, стало её привычкой требовать всё сразу.
Позже Аграфена вышла замуж за Игоря Петровича, тихого и спокойного мастера, который чинил бытовую технику в сервисном центре. По зарплате Игоря едва хватало на двоих, а когда Аграфена забеременела, финансовый вакуум стал ощутимым, и начались скандалы.
Он вообще сошел с ума! вскрикивала она, вытаскивая вещи из чемодана. Ночью он не вернётся, сказал, нашёл работу охранником
Доченька, ты сама хотела, чтобы он зарабатывал больше, успокаивала я. Сейчас он пытается выкрутиться, но ты же говорила о дневной подработке, а не о ночных вылазках.
Эти споры стали ежедневным хлебом. Игорь, чтобы загладить вину, приносил плюшевые мишки и букеты, а Аграфена прощала, лишь бы вернуть привычный порядок. Так шёл одинзаодним цикл.
Однажды я, устав от роли «третьего лишнего», закрыла дверь, когда дочь в очередной раз приехала с чемоданами.
Классно, значит, тебе плевать, возмутилась она. Плевать на то, что твоя дочь будет ночевать на улице?
Стыдно было перед соседями, страшно за дочь, но после этого Аграфена больше не уезжала от Игоря.
С рождением первого внука всё ухудшилось. Она обвиняла гормоны и послеродовую депрессию, оставляя сына с бабушкой, но требовала, а не просила помощи.
Мам, возьми его хотя бы на день, иначе я его прибью, в голосе звучала отчаянная нотка. Я хочу лишь сходить в салон.
Я слышала эти крики, но в ответ лишь обещала позвонить, как будто всё будет нормально.
Складывалось, что виновата свекровь Людмила Павловна, которая, однако, сама не ладила с Аграфеной.
Достала она меня уже, парировала дочь, подражая свекрови. «Сыночек, не забывай, что у тебя есть дом».
Когда Людмила Павловна переехала в Ярославль, Аграфена испугалась без бабушек ей было невозможно справиться с двумя детьми.
В ответ она переложила всю нагрузку на меня, а я, хоть и работала удалённо, иногда не успевала. Тогда дочь шантажировала:
Конечно, твои дела важнее семьи, фыркала она, и больше не звонила.
Я же боялась потерять связь, поэтому иногда отменила вечеринки, беря больничный ради внуков.
Но однажды, когда я приехала с подругами в санаторий, решила отдохнуть, Аграфена в очередной раз потребовала моей помощи, ведь её запись к парикмахеру уже была. Я знала, что физически не успею, а транспорт обойдётся в несколько тысяч рублей.
Ты чего такая кислая? спросила Марина, одна из подруг, нанизывая мясо на шампуры.
Я рассказала о звонке, о факте, что дочь теперь будет держать тишину.
Мои тоже не подарок, но хотя бы скромнее себя ведут, заметила вторая подруга, Елена. Я бы уже и игнорировать их не выдержала.
Мы обсуждали, пока не пришла к выводу, что свекрови уже нет, а родственники со стороны Игоря тоже не помогают. Няня была недоступна финансово, и осталась только я мать, которой надоели ультиматумы.
Две недели я ждал звонка, проверяя телефон, пока наконец не прозвучал:
Мам, привет. Серёжа простудился, нужно, чтобы ты посидела с ним, сказала Аграфена, будто ничего не изменилось. Я бы взяла больничный, но завал на работе. Сможешь?
Тут я могла бы бросить всё, но задумалась: а если заболела бы я, кто меня заменит?
Катюш, мне жаль, но у меня тоже завал, ответила я. Если бы ты предупредила хотя бы вчера
Пауза. Аграфена слегка раздраженно:
Ну, кто знал, что у Серёжи температура? спросила она. Можешь на выходных? Я попробую договориться с начальством.
Я согласилась:
На выходных смогу, планов нет.
Разговор прошёл не без нотки напряжения, но мы нашли компромисс: я посидела, а Аграфена благодарила, иногда принося чай и мамины конфеты. Периодически возвращалась к давлению, но уже без шантажа, а с лёгкой ноткой любви.
С тех пор она уточняет, удобно ли мне присмотреть за внуками, и благодарит за помощь. Я всё ещё могу отодвинуть свои планы ради детей, но если чувствую, что меня «присаживают», откровенно отказываюсь. Ведь помощь дело добровольное, а не принудительное, и её стоит оказывать тем, кто действительно просит.
