Алёна, мать Дмитрия, вспоминает, как её взрослый сын почти всегда обходил её стороной. Когда он оказался в больнице, я увидела вторую его жизнь и людей, которые знали его совсем иначе, чем я.
Никогда бы не подумала, что о собственном ребёнке можно знать так мало. Долгие годы я жила с убеждением, что сын просто отдалился как это принято у взрослых сыновей, когда они создают семьи, находят свои увлечения, заполняют дни работой и обязанностями. Но правда оказалась гораздо сложнее, чем я могла представить.
Наши отношения годами были холодными. Дмитрий съехал из дома сразу после университета, потом последовали переезды, работа, которой он гордился, но о которой мало рассказывал. Он всегда был вежлив, но отстранён.
Он приезжал к нам лишь на праздники обычно на несколько часов, а потом спешил обратно в «свой мир». Он никогда не приглашал меня к себе надолго, редко звонил. Часто говорил, что у него слишком много дел. Я успокаивала себя, что такова взрослая жизнь, естественный порядок вещей. Но гдето внутри меня болела мысль, что я теряю связь с сыном.
Всё изменилось в одну июньскую ночь. Появилось звонок. Женский голос сообщил, что Дмитрий попал в аварию, лежит в больнице, нужна семья. Моё сердце замерло.
В спешке я собрала сумку, позвонила ближайшей тёте, ищу документы. Дорога к стационару в Москве тянулась бесконечно, а в голове крутилось тысяча вопросов: не упустила ли я чегото, могла ли я быть лучшей матерью, успею ли я сказать ему всё, что хотела.
В палате меня встретил неожиданный вид. У кровати Дмитрия сидели незнакомцы: молодой парень, женщина с яркоокрашенными волосами, пожилая дама, которая сразу же подала мне чай.
Вы мать Дмитрия? Как приятно, наконецнаконец познакомиться, сказала она с улыбкой, будто мы знакомы давно. Я почувствовала себя чужой в жизни собственного сына.
В последующие дни я открывала то, о чём никогда не знала. Оказалось, что Дмитрий годами занимался благотворительностью помогал в приюте для животных, собирал средства для детей из тяжёлых семей, был волонтёром на фестивалях в Суздале и Туле.
Те, кто навещал его, рассказывали истории, о которых он мне никогда не говорил: как он ездил с бездомными в ночлежки, как ночами спал на полу, чтобы помочь нуждающимся. Я плакала, слушая рассказы о сыне, которого считала холодным, закрытым в себе эгоистом.
С каждым днём появлялось больше вопросов, чем ответов. Почему он скрывал всё это? Почему не делился своим миром? Когда я наконец поговорила с ним, он был слаб, но в сознании.
Я не хотел, чтобы ты волновалась. Боялся, что ты не поймёшь. Ты всегда любила порядок, безопасность, предсказуемость. А я я нуждался чувствовать, что ктото меня нужен, что моя жизнь имеет смысл, сказал он.
Эти слова тяжело лежали на сердце. Несколько ночей я не спала, перебирая всё, что разлучало нас. Я поняла, что годами пыталась удержать сына рядом, не замечая, что ему нужна была свобода, доверие, собственный путь. Я хотела быть рядом, но никогда не спросила, кто он есть на самом деле.
Восстановление длилось долго, и я была рядом каждый день. Познакомилась с его друзьями, слушала рассказы о жизни, о которой не знала. Я начала ценить его выбор, даже если он отличался от моих мечтаний о тихой, безопасной старости. Я научилась слушать не судить, не исправлять, а просто быть рядом.
Сегодня наши отношения совсем другие. Дмитрий звонит чаще, приглашает меня в свою квартиру, рассказывает о делах. Я сама стала участвовать в волонтёрских проектах, встречаться с его товарищами, открывать мир, который раньше казался чужим и ненужным. Я перестала бояться того, чего боялась, и тем самым сблизилась с сыном сильнее, чем когдалибо.
Иногда я всё ещё ловлю себя на мысли, что хотелось бы, чтобы он был тем, кем я его представляла спокойным, предсказуемым, всегда рядом. Но теперь я знаю, что материнская любовь не в том, чтобы ребёнок был нашим отражением, а в том, чтобы принять его таким, какой он есть. И хотя я всё ещё учусь этой новой близости, я уверена, что каждый миг боли и каждая слеза стоили того, чтобы обрести её.
