Сейчас, спустя сорок лет, я всё ещё думаю о нём. Я решила найти его.
Нахожу его после четырёх десятилетий случайно в интернете, между рецептом яблочного пирога и рекламой крема против морщин. Имя, фамилия, рядом фотография: седые волосы, очки, улыбка, которую я сразу узнаю.
Я замираю на полшага. Сердце бьётся сильнее, будто тело помнит то, что ум не решается назвать. Я нажимаю. Профиль художника, небольшая галерея на Арбатской улице, фотографии работ пейзажи, старые ворота, женщина в окне. Под одной из картин подпись: «Осень помнит больше, чем лето».
Я понимаю, что это он. Иван. Мой Иван, тот, кого я тайно любила всю школу и ещё долго после неё. После выпускных он уехал, а я осталась.
Жизнь пошла иначе был брак, дети, потом развод, долгие годы тишины и рутины. Но то чувство никогда полностью не погасло, оно спряталось гдето глубоко, как письмо в ящике.
Не успев осмыслить всё, я пишу ему:
Не знаю, помнишь ли ты меня. Я помню. Если захочешь выпить чай, я буду в СанктПетербурге.
Он отвечает тем же днём:
Помню. Чай пью всегда после четырёх. Адрес найдёшь на сайте.
Я покупаю билет за 1500 рублей, собираю небольшую сумку, тёплый свитер и тот старый письмо, которое так и не отправила. В поезде я смотрю на пролетающие деревья золотые, рыжие, покрытые инеем и ощущаю странное: будто время возвращается, будто мне снова восемнадцать.
Я выхожу на станции СанктПетербурга и впервые за долгое время чувствую, что происходит чтото действительно важное. Пока не знаю, что именно, но не хочу упустить это.
Его мастерская находится в одной из боковых улочек Арбата. Старинные узкие ступеньки, тяжёлые двери с небольшим стеклом, над ними медная табличка: «Иван М. Художественная мастерская». Сердце колотится сильнее, когда я стучу. На мгновение тишина, затем слышу знакомый голос:
Войдите.
Я захожу. Внутри иначе, чем я представляла, но точно так, как должно быть: запах скипидара, полутём, дневной свет, льющийся сквозь высокое окно, картины, прислонённые к стенам, кувшин с кистями, чашка с недопитым кофе. Он стоит перед мольбертом спиной, медленно оборачивается, будто знает, что я вошла. Он улыбается не широко, а тихо, глазами.
Ты совсем не изменилась, говорит он, хотя это и не так. В его голосе нет лжи.
Ты тоже нет, отвечаю я.
Он уговаривает меня сесть в старый мягкий кресло, ставит воду для чая. Разговор начинается ни о чём: о поездах, о пробках, о том, как Петербург прекрасен осенью. Затем переходит ко всему: о прошедших годах, о моей жизни, о том, что мы оба потеряли близких, что остались одни среди множества людей.
На столе пахнет свежим хлебом. В чашках парит чай с гвоздикой. Через окно льётся мягкий золотой свет. Тишина так густая, что я слышу собственное дыхание.
Ты иногда думаешь о том лете? спрашивает он вдруг.
Всё время, отвечаю, ещё до того как успеваю задуматься.
Два дня мы почти не расстаёмся. Прогуляемся по Петровскому парку, едим блинчики на Дворцовой площади, смеёмся над тем, что знают только те, кто помнит вкус газировки из стеклянной бутылки и звон колокольчика перед уроком.
Он не спрашивает, как долго я приеду. Я не говорю, когда уезжаю. Всё будто пузырёк хрупкий, тихий и красивый. И в то же время реальный.
Третье утро я собираю вещи и оставляю их у двери. Он протягивает мне чашку чая и говорит лишь:
Не уходи пока.
Но у меня обязанности, дом
Он качает головой.
Всё подождёт там. А здесь здесь ждёт тот, кто больше не хочет тебя терять.
Я смотрю в окно на осенние деревья и думаю: а может, на этот раз я должна остаться?
Я не сажаюсь в поезд. Сумка стоит у двери, а я у окна, с чашкой в руках, в его кресле, в его мире. На мгновение меня охватывает стыд, будто я сделала чтото безрассудное. Но чувство проходит быстрее, чем появилось.
Я остаюсь ещё на один день. Потом ещё на один. А потом просто перестаю считать.
Во времени его мастерской всё течёт иначе. Я помогаю ему сортировать краски, стираю рамы, читаю вслух, пока он набрасывает эскизы. Вдруг понимаю, что можно жить просто, легко, без разбора на части.
По вечерам мы гуляем по Невскому проспекту. Среди людей, но каждый в своей сфере. Никто не смотрит на нас странно. Может, потому что всё выглядит естественно. А может, потому что никого не волнует, сколько нам лет тридцать или шестьдесят.
Однажды я нахожу на столе маленький набросок: я, сидящая у окна, вглядевшаяся в свет. Подпись: «Осень, которая вернулась». Я ничего не говорю. Только лёгкими пальцами прикасаюсь к бумаге и тихо улыбаюсь.
Не знаю, будет ли это навсегда. Не планирую. Не задаю вопросов. Достаточно одного мгновения услышать, как ктото сказал: «Останься», и действительно почувствовать это.
Сорок лет я ждала этого решения. Теперь я больше не хочу ждать.
