25ноября, 2025г.
Сижу в инвалидном кресле у окна своей палаты и вглядываюсь в унылую зимнюю улицу за запотевшими стеклами. К окнами больничного коридора выходит пустой внутренний двор, где когдато стоял уютный сквер с лавочками и цветниками, но теперь здесь почти никого нет. Зима в Москве держит людей дома, прогулки стали редкостью. Я один в палате уже неделю. Сосед, Юрий Тимофеев, уже выписан, и без его яркой болтовни стало невыносимо тихо. Юрий был студентом третьего курса Театрального института, заводил шутки, рассказывал истории, будто бы уже был сценическим актёром. Его мамаша каждый день приносила ароматную выпечку, фрукты, сладости, которыми Юрий щедро делился со мной. С его уходом в палате пропал домашний уют, и я ощутил себя особенно одиноким и ненужным.
Внезапно дверь открылась, и вошла медсестра. Я взглянул на неё, и настроение ещё хуже упало: вместо молодой симпатичной Даши, теперь у меня на подачке стояла вечно хмурящаяся Людмила Аркадьевна. За два месяца в этой больнице я не видел её ни разу улыбающейся. Голос её был резким, как сталь, и всё соответствовало мрачному выражению лица.
Ну что, Каверин, вставай! рявкнула она, держa в руке шприц, набитый лекарством.
С тяжёлым вздохом я откинул спинку кресла и, покорно, добрался до кровати. Людмила ловко помогла мне лечь, потом с тем же мастерством наклонила меня животом вниз.
Сними штаны, отдавала приказ, и я безмолвно подчинился. Укол был сделан без боли, и я мысленно благодарил её за аккуратность.
Интересно, сколько вам лет? пробормотал я, наблюдая, как она прощупывает вену. Наверное, уже пенсионерка, маленькая пенсия, приходится работать, поэтому такая строгая.
Наконец она ввела тонкую иглу в почти невидимую венику, заставив меня лишь слегка поморщиться.
Всё, закончили. Доктор сегодня был? неожиданно спросила она, собираясь уходить.
Пока нет, помотал я головой, может, зайдёт позже
Жди. И у окна не сиди продует, как в открытом море, крикнула Людмила и вышла.
Хотел обидеться, но в её резких словах, сквозь грубость, чувствовалась странная забота. Я ведь сирота. Родители погибли, когда мне было четыре, в пожаре, который сжёг наш деревенский дом и погубил всю семью. Мама в последний момент бросила меня в сугроб через разбитое окно, спасая жизнь, а сама погибла под обвалившейся крышей. Я выжил, попал в детский дом, но никто из родственников не захотел меня принимать. От матери я унаследовал мечтательность и светлые глаза, от отца высокий рост, размах шагов и талант к математике. Вспышки памяти яркие фрагменты: мама на деревенском празднике, флажок в руке; отец, держит меня на плечах, летний ветер щекочет щёки. Я помню рыжего кота, которого звали Барсик, но всё остальное, в том числе семейный фотоальбом, сгорело в том пожаре.
Когда мне исполнилось восемнадцать, государство выделило мне комнату в общежитии на четвёртом этаже. Жить одному нравилось, но иногда наваливается тоска, словно холодный ветер сквозь щели в окне. Я привык к одиночеству, но взгляды на счастливые семьи в парках, супермаркетах и на улицах Москвы заставляли сердце сжиматься.
После школы я хотел поступить в университет, но недостача баллов меня отбросила, и я пошёл в техникум. Специальность мне понравилась, но общение с одногруппниками не сложилось: я тихий, замкнутый, им было скучно. Беседы сводились к учёбе. С девушками было ещё хуже; моя скромность не привлекала их. К тому же в восемнадцать с половиной я выглядел не старше шестнадцати, стал «белой вороной» в группе, но это меня не смущало.
Два месяца назад, спешив на занятия, я поскользнулся на обледенелой улице и упал в подземном переходе, сломав обе ноги. Переломы заживали медленно, но в последние недели стало лучше. Я надеялся на выписку, однако в доме, где я жил, нет лифта, а инвалидное кресло не будет удобно.
После обеда к нам пришёл травматолог, доктор Роман Петрович. Осмотрев рентген, он сказал:
Константин, хорошие новости: переломы уже срастаются. Через пару недель сможете ходить на костылях, дальше лечиться амбулаторно в поликлинике. Выписку получаете через час. Кто-нибудь вас встретит?
Я кивнул. Доктор позвал Людмилу, чтобы собрать вещи, и пожелал здоровья.
В тот же момент вошла Людмила Аркадьевна.
Что сидишь? Выписывают же, подала мне рюкзак, собирайся, Петровна скоро придёт менять постель.
Я запихнул в рюкзак скромные пожитки, а её взгляд задержался на меня.
Ты что, доктора обманул? спросила она, наклонив голову.
О чём речь? удивлённо ответил я.
Не ври, Каверин. Знаю, что никто не придёт. Как будешь добираться?
Как-нибудь, пробурчал я.
Тебе ещё минимум полмесяца ходить нельзя. Как будешь жить?
Разберусь, я же не ребёнок.
Тут Людмила села рядом, посмотрела в глаза и мягко произнесла:
Костя, я понимаю, что это не моё дело, но с такими травмами тебе понадобится помощь. Не отчаивайся, говорю правду.
Я попытался уверить её в своей самостоятельности, но она не отступала.
Я не первый год в медицине. Ты сам не справишься, сказала она, её голос стал чуть теплее.
Я найду способ, кивнул я.
Тогда она предложила:
У меня в деревне дом, двуэтажный, но в подъезде две ступеньки, свободная комната. Как встанешь на ноги возвращайся. Я одна, муж давно умер, детей нет
Слова её прозвучали странно, но я ощутил, что за всё время она заботилась обо мне: «Каверин, иди к обеду, сегодня твои любимые тефтели», «Закрой окно, пока не простудишься», «Съешь творог, в нём кальций». Теперь она предложила приют.
Я согласен, но у меня нет денег, стипендия ещё не пришла, сказал я.
Она уставилась, нахмурилась и, чуть обидевшись, произнесла:
Ты в своём уме? Думаешь, я приглашаю тебя за деньги? Жалею тебя, вот и всё.
Я попытался объясниться, но прервался. Людмила, качнув плечом, сказала:
Садись в сестринскую, там подожди, пока смена закончится, потом пойдем.
Её дом был маленьким, с узкими окнами в резных наличниках. Внутри две уютные комнаты; одну из них я занял. Первые дни я почти не выходил, боялся тревожить хозяйку. Она, заметив это, сказала прямо:
Не стесняйся, проси, чай у меня всегда.
Мне понравилось: снежные сугробы за окнами, треск дров в печи, запах домашней еды всё напоминало мне давно забытое детство.
Прошло время, инвалидная коляска ушла, пришли костыли. На поликлинике я, чуть прихрамывая, шёл рядом с Людмилой и обсуждал предстоящие экзамены.
Нужно сдавать зачёты, сказал я. Столько времени потеряно, просто кошмар.
Не откладывай, советовала она, техникум не исчезнет, а врач советует снизить нагрузку на ноги.
За недели мы стали ближе. Я всё чаще ловил себя на мысли, что не хочу уходить из этого дома и от этой доброй женщины, ставшей для меня второй матерью. Но я всё ещё не мог признаться ни ей, ни себе.
На следующий день я собирал вещи. Ища зарядку, заметил, как Людмила стоит у порога и плачет. Я подошёл и обнял её.
Останешься, Костенька? прошептала она сквозь слёзы, как же я без тебя буду
Я остался. Спустя годы Людмила заняла почётное место на моём свадебном столе, а через год в роддоме приняла на руки новорождённую внучку, названную в её честь Людмилой.
