Когда меня попросили «поглядеть за котом, а то, может, с годами крыша отвалилась», я сначала посмотрел не на животное, а на тех, кто рядом. Потому что странное поведение зверя почти всегда отражает чьюто душу.
Эту ночь меня вызвала соседка. Марфа Петровна, живущая на втором этаже маленькой советской «семидесятки» в Твери, где зимой стены шепчут и стонут. Она сказала:
Там бабушка с котом. Раньше к ней наведывались внуки, а теперь только почтальон. Говорит, всё в порядке, но вы бы посмотрели Кот каждый день в пять вечера садится у двери и не шевелится. Часами сидит, а она будто ничего не замечает.
Наша поездка началась.
Дверь открылa бабушка крохотная женщина в шерстяном жилете, прическа аккуратна, как будто её завяли в детском саду. За её спиной стоял старый шкаф со сервизом, трельяж с кукольными флаконами духов и раритетное радио «Маяк», которое уже десять лет крутит одну и ту же волну. Пахло гречкой, мятой и чемто едва уловимым, но удивительно родным.
Здравствуйте Вы, наверно, тот самый доктор? Заходите, только не разувайтесь, а то в холоде не согреет.
Я ветеранврач, да. А кот где?
Он стесняется. Спрятался под кресло. У меня он такой: гостей не любит, а своих да хоть спи на нём. Выходит к людям только ночью. И в пять.
Эти «в пять» запечатлелись в голове, хотя я и не уточнил, утро это или вечер.
Кот действительно прятался под креслом. Рыжий, пузатый, лет минимум десять. Нос сухой, усыантенны, в глазах безмолвный вопрос: «Кто ты и что забрал у меня сон?»
Я уселся на пуховый пуф, сшитый в то время, когда всё делали руками. Бабушка начала говорить сама:
У него всё по расписанию. Утром кашу едим, потом я телевизор включаю, а он на подоконник. А в пять всегда у двери.
Почему именно в пять?
Дети звонили в пять. Раньше. Сейчас не звонят, но он всё равно ждёт.
Вы говорите, что с ним всё в порядке А как у вас?
Мне хватает: телевизор работает, гречка есть. Чего ещё?
Кот, не замечая меня, вышел изпод кресла к двери, проверил, не застряла ли ручка, затем лёг у коврика и положил морду на тёплую складку шерстяного пальто, которое, кажется, никто не убирает.
Он ждёт, сказала бабушка. Может, думает, что они придут. А я не мешаю, пусть надеется.
В тот вечер я не стал читать лекцию о том, что коты не «ждут», а любят рутину. Не стал советовать больше игрушек и обогащённой среды, потому что это был не просто кот и не просто старость. Это было нечто иное, будто у них двоих был тайный заговор: «Мы сидим здесь, пока время тихо скользит мимо».
На прощание бабушка сказала:
Если будете мимо заходите. Я могу испечь пирог. Или просто так. Кот будет рад.
Я кивнул, а потом поймал себя на мысли, что, может, и мне тоже будет рад.
Прошло две недели. Я возил в эту часть Твери кошку на капельницу после операции. И вдруг понял, что думаю о бабушке чаще, чем о половине своих знакомых.
У каждого врача есть пациенты, к которым хочется возвращаться не изза тревоги, а изза тишины. Тишина, как в библиотеке: не пугает, а согревает.
Когда я позвонил в домофон, она не удивилась. Сказала лишь:
Пирог пока не готов, но чай ждёт.
Войдя, я увидел кота, сидящего у той же двери, на той же складке. Как будто всё не пауза, а лишь вдох.
У меня теперь и звонок, и календарь, сказала Марфа. Если с утра не мурчит значит, понедельник. В понедельник я плохо себя чувствую.
Она не шутит, а говорит, как есть.
Я понял: бабушке с котом повезло, потому что у них честные отношения. Он не обещает, что всё будет хорошо, он просто рядом. А она не лжёт, что всё прекрасно, она просто ставит ему молоко каждое утро.
Знаете, вдруг произнесла она, у меня были часы с кукушкой. Муж их отремонтировал к нашей первой зиме, а потом я сняла стрелки, потому что больно смотреть, как летит время, когда им нечего делиться. Теперь часы висят без стрелок, но каждый день в пять кот садится у двери.
Я смотрел на этого рыжего, ленивого, толстого буддиста у коврика и думал: люди придумывают системы, чтобы напоминать себе о важном будильники, календари, таймеры. А животные просто сидят и ждут. И этого достаточно.
Я спросил, звонят ли дети.
Редко. Живут своей жизнью. А у меня гречка, кот и вы, доктор.
Я не доктор. Я просто люблю слушать.
Тогда вы лучше любого доктора.
Перед уходом я сел рядом с котом. Он не шевельнулся, лишь хвост слегка подрожал, как антенна. Я коснулся пальто оно было холодным, но от него всё равно пахло жизнью, не грустью, а ожиданием.
А вдруг приедут? спросила бабушка.
А вдруг, ответил я.
Только кот первый заметит. Он у меня как радар. Вчера утром у двери сидел, я чай разлила, думая, что это сюрприз, а оказалось, соседка.
Мы оба рассмеялись, но смех был как у людей, которые давно не смеялись.
Когда я вышел, за окном пошёл пушистый снег, который не скрипит, а хрустит нежно. В этом хрусте звучал голос:
«Скоро».
Я снова приехал с пустыми руками, без коробки для анализа мочи, просто так. Иногда пациенты вызывают не по болезни, а по одиночеству, и ты, как врач, ничего не лечишь, лишь проверяешь, живы ли глаза.
В тот день бабушка открыла дверь быстрее обычного.
Я знала. Сегодня он опять сидит у двери с рассвета, сказала она.
Кот прошёл мимо меня, как мимо мебели, сел у шкафа и даже не мяукнул.
Знаете, он раньше спал у ног мужа, прямо в изгибе колена. А когда муж умер она замялась. Он всё равно ложится туда. Я сначала гнала, а потом поняла: он держит место для него.
Мы сели пить чай.
Я нашла старый альбом. Там мы с детьми, ещё на даче. Хотите посмотреть?
Я согласился, не изза фотоальбомов, а потому что, когда человек достаёт воспоминания, он словно очищается, становится прозрачнее.
На одной фотографии муж в шезлонге, у ног кот, тот же, только рыжее, худой хвост, будто на пять лет моложе. Подпись гласила: «Лето, папа, Василий и малина». Рядом девочка с кудрявыми косичками.
Это Аксинья, младшая. Она кота больше всех любила. Сейчас у неё свои дети, свои коты Хотя, добавила Марфа, я думаю, она бы узнала его, если бы увидела.
Через несколько дней позвонил голос, напряжённый, чужой.
Это простите, это Пётр? Ветеринар? Я нашла ваш номер на холодильнике у мамы. Это Аксинья, дочь.
Да, слушаю.
Я хотела спросить этот кот это тот самый, Василий? Он у неё до сих пор?
До сих пор, ответил я.
Тишина затянулась.
Просто нашла фото и поняла, что он единственный, кто не уехал. Ни разу. Даже на дачу.
Да, он всё так же садится у двери.
В пять?
В пять.
В выходные бабушка не открыла дверь сразу. Я уже нервно ждал, когда услышал щёлк замка.
Извините, у меня дрожали руки. Вчера плакала.
Кот сидел в углу, на шее красный ошейник с бантиком.
Это Аксинья привезла. Приехала с сыном.
Пауза.
А сын такой же, как кот. Тихий, только слушает. Потом говорит: «Я тебя запомню навечно».
Бабушка снова заплакала, но теперь слёзы были мягкими.
Я ушёл позже обычного. Обернувшись, увидел кота в окне, смотрящего вслед, будто знал: нам суждено возвращаться снова и снова, пока не станет совсем тихо или совсем тепло.
