Муж ушёл к молодой женщине. Я не заплакала. Села, вдохнула впервые за годы ощутила облегчение.
С Петром мы были женаты тридцать три года. Заключили брак, когда мне было двадцать два, ему двадцать шесть. Всё началось с любви, совместного строительства квартиры, ипотеки, первого ребёнка, второго, ремонтов, работы сверхурочно. Жили «понормальному», как все. Без бурных страстей, но и без драм.
Постепенно мы стали чужими. Он возвращался домой поздно, оправдываясь проектами. Я вела свою рутину работа в городской библиотеке, покупки, обед, стирка, помощь в выполнении домашних заданий внукам, разговоры с соседкой Ольгой. По вечерам смотрели телевизор, каждый в своём углу дивана.
Контакт исчез. Не помню, когда он в последний раз меня обнял. Но я не жаловалась считала, что так выглядит зрелая жизнь, что любовь меняет форму.
Два года назад Пётр стал вести себя странно. Заинтересовался внешностью: сбросил живот, стал надевать рубашки, которые годы лежали в шкафу без дела. Вернул себе парфюм. Появились «командировки» и «делегации», хотя раньше он никуда не ездил. Я делала вид, что не замечаю.
Боялась спросить. Внутри знала правду, но думала: «Наверное, просто фаза», «Скоро ему станет скучно».
Однажды, когда он вернулся домой и не поужинал чего раньше не происходило сказал:
Мне нужно с тобой поговорить.
Сел напротив меня, вглядался в глаза и произнёс:
Я нашёл когото. Она моложе. Я чувствую себя с ней лучше. Я ухожу.
Это было всё. Без крика, без колебаний.
Я посмотрела на него. Ему было пятьдесят девять, мне пятьдесят пять. И я ощутила облегчение. Настоящее, чистое облегчение.
Слёз не было. Драмы не было. Села потом на кухню с чашкой чая, и в комнате воцарилась тишина, которой я не слышала годами. Впервые за долгое время никто не ворчал, что чай слишком сладок. Никаких шипящих звуков при ужине. Ни хлопков дверей, когда пульт исчезал.
Я не спала той ночью, но не от боли. От облегчения. Впервые смогла думать только о себе. Пётр съехал через неделю, вынес лишь чемодан, пару рубашек, ноутбук. Остальное, по его словам, «и так было моё».
Дети отреагировали поразному. Дочь, Алена, была в ярости: «Папа сошёл с ума, мама, что он себе придумал?» вопила она. Сын молчал, всегда был ближе к отцу. Мне не нужна была их поддержка. Я была свободна.
Я начала делать то, что всё откладывала. Записалась на курс живописи, хотя ни разу не держала кисть. Поехала с соседкой в Петербург на уикэнд впервые за двадцать лет отправилась в поездку без планов и без страха, что ктото будет ждать дома с морщинкой недовольства.
Стал спать, когда захотела. Ужинала в постели. Переставила мебель в гостиной. Купила новый скатерть яркую, с крупными цветами. Пётр бы её проклял, а я её полюбила.
Окружающие реагировали странно. Одни советовали: «Как ты справляешься? Это печально в таком возрасте». Другие может, тихо радовались, что «Пётр получил по заслугам». Мне было всё равно, их мнения были лишними.
Годами я жила в браке, где была невидима. Я была поваром, бухгалтером, медсестрой, уборщицей. Не женой. Не женщиной. Когда Пётр ушёл, я не потеряла любовь. Я потеряла груз.
И я знаю, как это звучит будто я радуюсь чужой беде. Но это не так. Я просто радуюсь вновь обретённой жизни.
Не знаю, как долго продлится его роман с молодой. Может, надолго. Может, быстро закончится. Это уже не моё дело.
Моё дело чай с мёдом, чтение до поздна, долгие прогулки без чувства вины. Моё дело я сама.
И впервые за тридцать лет я действительно дома.
