**Дневник. Пропустив поезд.**
Опоздав на поезд, я вернулась в родительский дом без предупреждения и не смогла сдержать слёз.
Тот холодный октябрьский ветер хлестал по лицу ледяными каплями дождя. Я смотрела на удаляющийся состав, и внутри меня поднялась волна горечи. Опоздала. Впервые за пятнадцать лет регулярных поездок домой опоздала. «Как в дурном сне», подумала я, машинально поправляя выбившуюся прядь волос. Перрон был пуст и неуютен, только жёлтые фонари отражались в лужах, создавая странные световые дорожки.
Следующий поезд только завтра утром, равнодушно сообщила кассирша, даже не взглянув на меня. Может, автобусом?
«Автобусом я поморщилась. Трястись три часа по разбитой дороге? Нет уж, спасибо».
Телефон в сумочке завибрировал звонила мама. Я на секунду замерла, глядя на экран, но не ответила. Зачем тревожить? Лучше просто вернуться, ключи-то всегда со мной. Такси мчалось по пустым улицам, а город за окном казался декорацией ненастоящим, плоским.
Водитель что-то бормотал о погоде и дорожных условиях, но я не слушала. Внутри росло странное ощущение ни тревоги, ни радости.
Старый дом встретил меня тёмными окнами. Поднявшись по лестнице, я вдохнула знакомые с детства запахи: жареной картошки с третьего этажа, стирального порошка, старого дерева. Но сегодня в эту привычную симфонию вёллась какая-то фальшивая нота.
Ключ с трудом повернулся в замке, будто двери сопротивлялись. В коридоре было темно и тихо родители, очевидно, уже спали. Осторожно пройдя в свою комнату, я старалась не шуметь. Включив настольную лампу, огляделась. Всё как всегда: книжные полки, старый письменный стол, плюшевый медведь на кровати реликвия детства, от которой мама никак не могла избавиться. Но что-то было не так. Что-то неуловимо изменилось.
Может, дело в тишине? Не в обычной ночной, а другой густой, липкой, словно прелюдия перед грозой. Казалось, дом затаил дыхание, чего-то ожидая. Я достала из сумки ноутбук работа никуда не делась. Но, потянувшись к розетке, случайно задела какую-то коробку. Она соскользнула с полки, рассыпав содержимое по полу.
Письма. Десятки пожелтевших конвертов с потускневшими штемпелями. И фотография старая, с загнутыми уголками. Молодая мама ещё совсем девчонка! смеётся, прижавшись к плечу незнакомого мужчины. Первая слеза упала на снимок ещё до того, как я осознала, что плачу.
Дрожащими руками я вскрыла первое письмо. Почерк выразительный, уверенный, совершенно незнакомый.
«Дорогая Вера! Знаю, что не должен писать, но молчать больше не могу. Каждый день думаю о тебе, о нашей Прости, даже писать страшно о нашей дочери. Как она? Похожа на тебе? Ты когда-нибудь простишь меня за то, что уехал?»
Сердце забилось чаще. Я схватила следующее письмо, затем ещё одно. Даты 1988, 1990, 1993 Всё моё детство, вся моя жизнь была описана в этих письмах чужим почерком.
«видел её издалека у школы. Такая серьёзная, с портфелем больше себя. Не решился подойти»
«пятнадцать лет. Представляю, какая красавица она стала. Вера, может, пришло время?..»
В горле встал ком. Я машинально включила лампу, и жёлтый свет высветил из темноты старую фотографию. Теперь я всматривалась в незнакомое лицо с жадным вниманием. Густые брови, умные глаза, чуть насмешливая улыбка Боже, у меня его нос! И этот наклон головы
Арина? тихий мамин голос заставил меня вздрогнуть. Почему не предупредила, что?
Вера замерла в дверях, увидев разбросанные письма. Краска сошла с её лица.
Мама, что это? я подняла фотографию. Только не говори, что это просто старый друг. Я вижу чувствую
Мама медленно опустилась на край кровати. В свете лампы было видно, как дрожат её руки.
Николай Николай Сергеевич Воронцов, голос звучал глухо, будто из другой комнаты. Я думала, что никогда что эта история останется в прошлом
История? я почти закричала шёпотом. Мама, это вся моя жизнь! Почему ты молчала? Почему он почему все
Так было нужно! в её голосе прорвалась боль. Ты не понимаешь, тогда всё было иначе. Его родители, мои Нам просто не дали быть вместе.
Тяжёлое молчание осело в комнате, как плотная ткань. Где-то вдали прогрохотал поезд тот самый, на который я опоздала сегодня. Случайность? Или судьба решила, что пришло время правде выйти на свет?
Мы просидели до утра. За окном медленно светало, а в комнате витал горький запах остывшего чая и невысказанных слов.
Он был учителем литературы, Вера говорила тихо, будто боялась спугнуть воспоминания. Приехал по распределению в наш школу. Молодой, красивый, читал наизусть стихи Все девочки были влюблены.
Я смотрела на мать и не узнавала её. Куда делась вечная сдержанность? Передо мной сидела другая женщина юная, влюблённая, с горящими глазами.
А потом мама стиснула зубы. Потом я поняла, что жду тебя. Ты даже не представляешь, что началось! Его родители кричали о «провинциальной овце», мои твердили о позоре
И вы просто сдались? я не смогла сдержать горечи.
Его перевели в другой город. Срочно, без разговоров. А через месяц познакомили с твоим она запнулась, с Сергеем Петровичем. Хороший человек, надёжный
«Надёжный, эхом отозвалось у меня в голове. Как старый диван. Как шкаф. Как всё в этой квартире».
Но письма Почему ты их сохранила?
Потому что не могла выбросить! впервые за ночь в её голосе прорвалась настоящая боль. Это было всё, что осталось. Он писал каждый месяц, потом реже Но писал.
Я взяла последнее письмо. Дата три года назад.
«Дорогая Вера! Я переехал в Озёрск, купил дом на Липовой улице. Может, когда-нибудь Всегда твой, Н.»
Озёрск
