Помнится, давнымдавно в нашем доме звучало крик: «Ты, папа, больше к нам не приходи! А то, когда ты уходишь, мама начинает плакать, и плачет до самого утра. Я бы спал, просыпался, снова засыпал, а она всё рыдает. Я спрашивал: «Мама, почему ты плачешь? Изза папы?», а она лишь шмыгала носом, жалуясь, что простужена. Я уже был достаточно взрослым, чтобы знать: простуда не заставляет слёзы с таким горьким голосом.
Оля с отцом сидели за столиком в небольшом кафе, где он помешивал маленькой ложечкой уже остывший кофе в крохотной белой чашке. Дочери не доставалось мороженого, хотя перед ней в вазочке стояло настоящее произведение: яркие шарики, покрытые сверху листочком и вишенкой, всё увенчано шоколадом. Любой ребёнок в шесть лет бы не устоял перед такой красотой, но Оля уже давно, ещё в прошлую пятницу, решила серьёзно поговорить с отцом.
Отец долго молчал, а затем спросил её: «Так что же нам делать, дочь? Не видеться совсем? Как я тогда буду жить?» Оля, морща крошечный носик, похожий на мамин, чутьчуть картошечный, ответила:
«Нет, папа. Я тоже без тебя не справлюсь. Давай так: ты звони маме и говоришь, что каждую пятницу будешь забирать меня из сада. Если захочешь, можем вместе выпить кофе или съесть мороженое, а я тебе всё расскажу, как мы с мамой живём».
Она задумалась, потом добавила: «Если захочешь увидеть маму, я каждую неделю буду снимать её на телефон и показывать тебе фотографии. Что скажешь?»
Отец, улыбнувшись, кивнул: «Хорошо, будем так». Оля вздохнула с облегчением и обратилась к своему мороженому. Но разговор ещё не закончился. Когда у неё под носом образовались разноцветные «усы», она облизывала их языком, став почти взрослой, почти женщиной, которой придётся заботиться о своём мужчине, пусть даже и уже старом. На прошлой неделе у отца был день рождения; Оля в саду нарисовала большую цифру «28».
Лицо девочки вновь стало серьёзным, брови сдвинула и произнесла: «Мне кажется, тебе стоит жениться». И, слегка приукрашивая правду, добавила: «Ты же ещё не совсем старый». Отец оценил её «жест доброй воли» и прокомментировал: «Скажешь тоже «не очень»». Оля, не теряя энтузиазма, продолжила: «Не очень! Вот дядя Серёжа, который уже дважды приходил к маме, даже слегка лысый». Она погладила кудряшки на лбу, будто подтверждая, что поняла, как отец напрягся и взглянул ей в глаза, будто выдал мамину тайну. Затем обе руки прижала к губам, глаза округлила признак ужаса и растерянности.
«Дядя Серёжа? Какой ещё «дядя Серёжа» к вам в гости приходит? Это же мамин начальник?» почти громко произнёс отец. Оля, ощутив, что делится слишком сокровенным, взвесила: «Он приходит, приносит конфеты, торт». Папа, сцепив пальцы, долго разглядывал их, понимая, что именно в этот миг принимает важное решение в своей жизни. Оля уже догадывается, что мужчины часто медлят, и к правильным решениям их нужно подгонять, а подгонять обязанность женщины, особенно той, кто дороже всего в его жизни.
После долгого молчания отец вздохнул, разомкнул «замок» из пальцев, поднял голову и произнёс: «Пойдём, дочь, уже поздно, отвезу тебя домой, а заодно поговорю с мамой». Оля, не задавая вопросов, поняла важность предстоящего разговора, быстро доела мороженое, затем, бросив ложечку, встала, вытерла губы тыльной стороной ладони и, глядя прямо в отца, произнесла: «Я готова. Идём».
Они почти побежали к дому: отец держал Олю за руку, и она, словно знамя, развевалась, как князь Андрей Болконский, возглавлявший атаку русских войск. Когда они влетели в подъезд, двери лифта медленно закрылись, унося когото из соседей. Оля, взглянув сверху вниз, решительно спросила: «Ну? И чего ждать? У нас седьмой этаж, а нам только семь этажей». Отец поднял дочь на руки и бросился вверх по лестнице. Когда мать, наконец, открыла дверь, отец сразу сказал главное:
«Ты не можешь так поступать! Какой там Серёжа? Я же люблю тебя, и у нас есть Оля». Не отпуская дочь, он обнял её и маму, а Оля прижала их к себе, закрыв глаза, потому что взрослые целовались.
