Пожалуйста, миленькая, помилуй меня, уже три дня я не ела ни крошки хлеба, а денег у меня совсем нет, умоляла старушка продавщицу.
Холодный зимний ветер пронизывал до костей, опутывая старинные улочки города, будто бы напоминая о временах, когда здесь жили люди с тёплыми сердцами и искренними взглядами. Среди облупившихся стен и потускневших вывесок стояла пожилая женщина, лицо её было покрыто сетью тонких морщин, каждая из которых будто рассказывала отдельную историю боли, сопротивления и утраченной надежды. В её измотанной сумке лежали пустые стеклянные бутылки последние осколки прошлой жизни. Глаза её были влажны, слёзы медленно скатывались по щекам, не спеша высохнуть в холодном воздухе.
Я прошу тебя, дочь шептала она дрожащим голосом, словно листок на ветру. Три дня я не пробовала хлеба. Ни одной монеты у меня нет ни копейки, чтобы купить хоть кусочек.
Эти слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью хлебного киоска продавщица лишь холодно покачала головой. Её взгляд был как лёд.
И что с того? бросила она раздражённо. Здесь же пекарня, а не пункт приёма бутылок. Ты что, не умеешь читать? На вывеске ясно написано: бутылки сдаёшь в специальный пункт, а там тебе дадут деньги на хлеб, еду, жизнь. Что ты от меня хочешь?
Пожилая женщина растерялась. Не знала, что пункт сдачи закрывается в полдень. Пришла слишком поздно, упустив последнюю возможность спастись от голода. Раньше даже не приходило в голову собирать бутылки. Она была учительницей, образованной женщиной с достоинством, которое не терялось даже в тяжёлые дни. Но теперь… теперь она стояла у киоска, словно нищенка, ощущая горечь стыда, заполняющего её душу.
Ну… сказала продавщица, немного смягчив тон. Тебе бы меньше спать. Завтра, если ты рано принесёшь бутылки, приходи, и я накормлю тебя.
Доченька, умоляла она, дай хоть четверть буханки Я заплачу завтра. Меня кружит голова Я не могу Я больше не выдержу этого голода.
Но в глазах продавщицы не было ни капли сочувствия.
Нет, резко прервала она. Я не занимаюсь благотворительностью. Я сама едва свожу концы с концами. Каждый день ко мне подходят толпы, и я не могу накормить всех. Не задерживай меня, у меня очередь.
В стороне стоял мужчина в тёмном пальто, погружённый в мысли. Он выглядел отрешённым, словно находился в другом мире мире забот, решений, будущего. Продавщица мгновенно превратилась, как будто перед ней появился не просто клиент, а важный гость.
Добрый день, Павел Андреевич! вежливо воззвала она. Сегодня к нам прибыл ваш любимый хлеб с орехами и сухофруктами. И свежие булочки с абрикосом. Вишнёвые вчерашние ещё вкусные.
Добрый день, отозвался мужчина, отодвинув взгляд. Дайте, пожалуйста, хлеб с орехами и шесть вишнёвых булочек.
С абрикосом? спросила она с улыбкой.
Не важно, пробормотал он. Если хотите, с абрикосом.
Он вынул толстый кошелёк, достал крупную банкноту и молча передал её. В этот момент его взгляд случайно упал на сторону, где стояла старушка в тени киоска. Её лицо показалось ему знакомым, но память упорно отказывалась вернуть детали. Единственное, что всплыло в сознании, большой старинный цветочный бугороккнопка, прикреплённый к её изношенному плащу. В нём было чтото особенное, что-то близкое.
Мужчина сел в свой чёрный автомобиль, положил пакет с покупками на сиденье и уехал. Его офис находился недалеко, в окраине города, в скромном, но современном здании. Помпезность ему не нравилась. Павел Шатов, владелец крупной сети продаж бытовой техники, начинал с нуля в начале 90х, когда страна стояла на грани хаоса и каждый рубль добывался кровью и потом. Благодаря железной воле, уму и невероятной трудоспособности, он создал империю без помощи связей и покровителей.
Дом его красивый коттедж на окраине был полон жизни. Там жили жена Жанна, два сына Артём и Кирилл, и вскоре должна была появиться долгожданная дочь. Именно звонок от жены вырвал его из раздумий.
Паша, сказала Жанна тревожным голосом, нам позвонили из школы. Артём снова поссорился.
Дорогая, я не уверен, что смогу… вздохнул он. У меня важные переговоры с поставщиком. Без этого договора мы можем потерять миллионы в обороте.
А мне тяжело идти одна, прошептала она. Я беременна, устала. Не хочу идти туда одна.
Не ходи, сразу сказал он. Я найду время. А Артём получит строгий выговор, если не начнёт вести себя прилично.
Ты никогда не дома, сказала она печально. Приходишь, когда дети уже спят, уходишь, когда они всё ещё в кровати. Я беспокоюсь о тебе. Ты совсем не отдыхаешь.
Это работа, ответил он, чувствуя укол вины. Но всё ради семьи. Ради тебя, детей и нашей маленькой, которая скоро появится на свет.
Прости, прошептала она. Я просто так нуждаюсь в тебе.
Павел провёл весь день в офисе, а затем ещё и вечер. Вернувшись домой, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за резкость, но он лишь кивнул.
Ты права, тихо сказал он. Работаю слишком много.
Он предложил разогреть ужин, но Павел отказался.
Я уже поел в офисе. Принёс булочки с абрикосом из того же киоска. Они восхитительные. И хлеб с орехами…
Нам не понравился хлеб, заметила Жанна. Дети даже не доели его.
Павел задумался. В его голове вновь возник образ той старушки. Было в ней чтото глубоко знакомое: не только лицо, но и осанка, взгляд, бугороккнопка И вдруг, словно вспышка, память вернулась.
Неужели она? пробормотал он. Тама́ра Васильевна?
Сердце сжалось. Он вспомнил школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Вспомнил, как она объясняла математику, терпеливо разбирая каждую задачу. Помнил, как в детстве, будучи ребёнком из бедной семьи, жил с бабушкой в крохотной квартире, где иногда не было и хлеба. И она замечала это. Не позволяла ему чувствовать унижение. Придумывала «работу» помогать по дому, сажать цветы, чинить забор. И без промедления на столе появлялась еда. А хлеб её хлеб, выпеченный в русской печи, с хрустящей коркой и ароматом детства.
Нужно её найти, решительно сказал он.
На следующее утро Павел не пошёл в офис. Оставил машину дома и пошёл к хлебному киоску, сердце билось, как у школьника перед экзаменом. Холод был тем же, но уже не пронизывал так сильно: внутри горела неотвратимая необходимость, согревающая сильнее любой шубы.
Он пришёл, пока продавщица ещё открывала металлическую ставню.
Вы видели вчера старушку с бугоркомкнопкой в виде цветка? спросил он, даже не поздоровавшись.
Продавщица пожал плечами.
Пришла ещё на рассвете, оставила бутылки и ушла. Сказала, что не хочет мешать. Выглядала очень слабой.
Павел обошёл близлежащие улицы, порывал ворота, сидел на скамейках в парке, где пенсионеры играли в домино. Расспрашивал дворников, охранников у банкоматов, цветочницу у угла. Никто ничего определённого не знал; лишь слышалось, что «преподаватель» теперь живёт в подвале полупустого здания на Садовой, где раньше стояла школа 17.
Он нашёл её там.
Тамара Васильевна сидела на сломанном табурете рядом с самодельной печкой из бочки. Подвал пахнул сыростью и дешёвым углём. На коробке, ставшей столом, лежал кусок твёрдого чёрного хлеба и чашка с тёплой водой.
Увидев его в дверях, она не удивилась. Лишь поправила бугороккнопку тот же, с облупленными эмалевыми лепестками и прошептала:
Павел Шатов Ты вырос.
Он без раздумий опустился на колени перед ней, как в детстве, когда сдавал тетради на проверку.
Учительница Почему вы ничего мне не сказали? Почему не искали меня?
Она улыбнулась той измождённой улыбкой, что он помнил из уроков алгебры.
Потому что ты уже взлетел, маленькая птица. А я я лишь ветка, с которой ты оттолкнулся.
Павел взял её ледяные руки.
Теперь я стану веткой для вас. Навсегда.
Больших речей не потребовалось. Всё сказано было.
В тот же день Тамара Васильевна вышла из подвала с небольшой картонной сумкой, бугороккнопка блестела в новом плаще, который Павел подарил ей по пути. Дома Жанна встретила её со слезами и объятием, которого сама не ожидала. Артём и Кирилл, сначала робко, сели у её ног, пока она учила их делать бумажные кораблики «как в старые времена, когда реки были шире, а дети смелее».
Когда родилась девочка, её назвали Тамарой. Потому что есть долги, которые не погасить деньгами, а только именами, произносимыми каждый рассвет.
На старом плаще старушки бугороккнопка продолжал светиться, уже не как напоминание о тяжёлых временах, а как доказательство того, что жизнь иногда делает такие великие обороты, что ученик вновь стоит перед учителем только теперь он держит мел в руке.
