Помню, как в те давние годы свекровь потребовала, чтобы я называла её мамой, а я вынуждена была объяснить ей разницу.
Евдокия, зачем ты всё время «Нина Петровна» говоришь? Словно бы собрание в партии, а не семейный ужин, пробормотала она, прижимая губы, где ещё блёклые крошки от юбилейного торта, и откинула чашку с чаем.
За столом повисла гнетущая тишина. Гости тётя Пелагея из Тулы, двоюродная сестра с капризным ребёнком и соседка, приглашённая «для полноты», замерли, ожидая дальнейшего развития. Андрей, муж Евдокии, бросил свой взгляд в тарелку с оливье и сделал вид, будто изучает каждый ингредиент. Он всегда так поступал, когда назревала буря: прятал голову в песок, оставляя женщинам разбираться с их «бабскими делами».
Евдокия медленно отложила вилку, протёрла губы салфеткой и посмотрела на свекровь. Нина Петровна, стоя во главе стола в лучшем люрексовом платье, казалась столпом, излучающим ожидание покорности.
Нина Петровна, я называю вас по имени и отчеству из уважения. Это вежливо и соответствует нашему положению, ответила Евдокия ровным голосом.
Какому ещё положению? хмыкнула свекровь. Мы теперь одна семья! Я тебе сына отдала, свою кровину. Я теперь вторая мать. А ты мне «выкаешь», как чужая. У нас в роду так не делают. Вон, Валька, невестка сестры, сразу свекровью назвала, ещё на свадьбе. А ты держишь дистанцию. Это недостойно, Евдокия.
У меня одна мама, твёрдо сказала Евдокия. Её зовут Вера Андреевна. Другой мамы быть не может, это биологически и морально невозможно. Вы мама моего мужа. Я вас уважаю, но «мамой» называть не стану. Прошу прощения, если обижаю, но лицемерить я не умею.
Нина Петровна драматично схватилась за сердце, закатила глаза и окинула взглядом гостей, ищя поддержки.
Вы слышали? «Лицемерить»! Это я-то лицемерие предлагаю? Я к ней с душой, печёные пироги, советы дарю, а она всё отвергает! Андрей, скажи ей! Мать оскорблена в своём доме!
Андрей запнулся, покраснел и вымолвил:
Дорогая, маме было бы приятно. Это ведь просто слово, традиция такая.
Евдокия посмотрела на мужа долгим, полным усталости и разочарования взглядом, давая понять, что больше уступать не намерена.
Для меня это не просто слово, Андрей. Это священное понятие. Мама тот, кто меня выносил, рожал, ночами не спал, когда я болела, кто любит без условий. Нина Петровна замечательная женщина, но она не мама. Давайте закрывать эту тему и не портить праздник. Кому ещё нужен торт?
Ужин оказался испорченным. Гости быстро разошлись, ощущая напряжённость в воздухе. Нина Петровна, провожая их в прихожей, громко шептала соседке, что «современные невестки совсем совесть потеряли, никакой благодарности».
Евдокия мыла посуду, раздражённо стирая тарелки. Ей было тридцать, она была успешным архитектором, самодостаточной женщиной, но перед свекровью иногда чувствовала себя простушкой. Нина Петровна была мастером пассивной агрессии: не кричала открыто, но «заботой» умела ранить так, что хотелось завыть.
На следующий день Евдокия надеялась, что инцидент позади, но знание свекрови говорило обратное это был лишь пролог.
В субботу утром, когда супруги планировали отоспаться после тяжёлой недели, в дверь постучали настойчиво, не отводя пальца от кнопки.
На пороге стояла Нина Петровна с огромной тележкой.
Спите? бодро спросила она, вваливаясь в прихожую. Я только с рынка вернулась, творог свежий, деревенский купила. Думала зайти к детям, сырники испечь. А у вас, наверное, нет времени, ведь всё работа, карьера, мужа кормить.
Евдокия в пижаме, с растрёпанными волосами, глубоко вздохнула.
Доброе утро, Нина Петровна. Мы не голодны и уже имели планы.
Какие планы важнее маминого горячего завтрака? свекровь уже готовила, гремя кастрюлями. Андрей! Вставай, сынок! Мама приехала!
За завтраком, поглощая вкусные сырники, Андрей улыбается, а Нина Петровна начинает второй раунд.
Видишь, Евдокия, как я о вас забочусь: в шесть встала, на рынок съездила, сумку тащила. Спина болит, но к вам всё равно. Разве чужой человек так поступит? Только мама. Почему тебе так трудно назвать меня мамой?
Евдокия отложила вилку.
Спасибо за завтрак, но забота не измеряется сырниками, а звание «мамы» не даётся за доставку творога.
А за что же? прищурилась свекровь. За то, что тебя в роддоме приняла? Я Андрюшу взяла, теперь мы родня. Хочу, чтобы у нас было семейное тепло, а ты холодна, как рыба. Вчера звонила вашей маме, Вере Андреевне, жаловалась.
Вы звонили моей маме? Зачем?
Рассказать, как ты себя ведёшь, надеялась, что она на тебя повлияет. Она ответила: «Катя взрослая, сама решает». Вот оно, воспитание!
Пожалуйста, больше не беспокойте мою маму, холодным тоном сказала Евдокия. У неё давление, ей нельзя волноваться.
А у меня давление нет? Сердце не болит? дрожала свекровь. Я к тебе всей душой…
Андрей вмешался:
Мам, не начинай. Катя благодарна, просто ей нужно время привыкнуть.
Три года уже привыкает! отрезала Нина Петровна. Ладно, не хотите похорошему не надо. Буду приходить, помогать, пока сама не поймёшь, кто тебе добра желает.
С того дня визиты стали регулярными: проверка чистоты рубашек, перестановка кастрюль, критика штор, цвета стен и даже марки стирального порошка, всегда с напоминанием «мама плохого не посоветует».
Евдокия держалась вежливо, ставила границы, не давала ключи от квартиры (хотя свекровь просила дубликат «на случай пожара») и не позволяла вмешиваться в финансы. Но напряжение росло.
Развязка пришла в ноябре, когда Евдокия тяжело заболела гриппом, температура под сорок, ломота, слабость. Андрей, к несчастью, был в командировке и не вернётся до пятницы.
Евдокия лежала в постели, позвонив маме, однако та сама находилась в больнице с гипертоническим кризом, и дочка не захотела её тревожить, сказав, что просто простуда.
В среду в прихожей заскрежетал ключ. Андрей, уезжая, оставил запасной комплект своей маме, чтобы она поливала цветы, если задержится. Евдокия забыла об этом.
В дверях грохот, шуршание пакетов, громкий голос Нины Петровны:
Есть кто живой? Андрюша звонил, сказал, ты совсем расклеилась. Я пришла спасать.
Евдокия с трудом подняла голову:
Нина Петровна не подходите заразно
Свекровь вошла в спальню в уличной одежде, осмотрела комнату: горы недопитого чая, таблетки, скомканные салфетки, душно.
Ну и атмосфера! Хоть топор вешай, провозгласила она. Плохой бардак, даже болеть надо культурно.
Она распахнула форточку, и ледяной ноябрьский воздух ударил в лицо Евдокии.
Закройте, пожалуйста меня знобит прошептала девочка, кутаясь в одеяло.
Проветрить надо, микробы выгнать. Я бульон принесла, вставай, иди на кухню.
Не могу встать, голова кружится.
Не выдумывай. Движение жизнь. Я же не зря тащилась через весь город?
Свекровь гремела посудой на кухне. Евдокия, шатаясь, пошла к ванне, а потом к кухне, надеясь хотя бы на чай.
На кухне Нина Петровна разгружала свои сумки, но вместо чая начала инспекцию холодильника:
Господи, мышь повесилась! Сосиски, йогурты просрочены Чем ты мужа кормила перед отъездом?
Нина Петровна, мне плохо, сказала Евдокия, садясь на стул. Можно просто воды?
Воды? Сам налей, руки-ноги целы. Я вижу жир на плитке. Пока ты болеешь, я сделаю генеральную уборку, иначе стыдно перед людьми.
Она начала греметь кастрюлями, протирать шкаф химией, запах хлорки смешался с запахом болезни, и Евдокии стало тошно.
Пожалуйста, не делайте уборку нужен покой уходите
Вот те раз! уперлась свекровь. Я к ней как мать! Пришла ухаживать!
Спасибо, тихо ответила Евдокия. Но мне нужны лекарства, а не уборка. Вы купили то, что просил Андрей?
Ой, список свекровь хлопнула себя по лбу. Я забыла, зато купила свёклу! Борщ сварю. Борщ лучшее лекарство. Ты пока овощи чисти, я бульон поставлю.
Евдокия взглянула на неё, покрытую температурой, и сказала:
Вы хотите, чтобы я с 39градусной температурой чистила свёклу?
Что такого? Руки работают, труд лечит. Когда я болела, огород копала, жила.
В этот момент телефон в халате зазвонил. Это была её мама, Вера Андреевна.
Катенька, как ты? Голос совсем плохой. Я уже выписалась, не могу лежать, когда ты болеешь. Я у твоего подъезда, сейчас подойду.
Через пять минут Вера Андреевна вошла, бледная, но решительная.
Мамочка разрыдалась Евдокия, впервые ощутив облегчение.
Вера Андреевна, не замечая Нину Петровну, бросилась к дочери, потрогала лоб, ахнула.
О, спасите меня! Быстро в постель! Я сейчас скорую вызову.
Она без лишних слов помогла Евдокии лечь, укрыла, принесла влажное полотенце, лекарства из аптечки, термос с клюквенным морсом и банку куриного бульона.
Нина Петровна стояла в дверях, наблюдая за сценой.
Я тоже тут помогаю, заявила она. Уборку начала, борщ варить собралась.
Вера Андреевна, голосом тихим, но твёрдым, как сталь, обратилась к свёкрови:
Нина Петровна, видите, в каком она состоянии? Ей нужен покой, тишина, а не уборка и борщ. Почему вы заставляете её вставать?
Я хотела лучше! Поматерински, чтобы она взбодрилась!
Евдокия, приняв жаропонижающее, собрав силы, встала на локтях и, глядя в глаза свекрови, проговорила:
Нина Петровна, подойдите. Вы полгода требуете, чтобы я называла вас мамой, манипулируете, жалуетесь. Сегодня вы показали, почему я никогда вас так не назову.
Почему? фыркнула свекровь. Я к вам приехала, продукты привезла
Потому что мама не продукты и не уборка, перебила её Евдокия. Смотрите на мою маму: она еле стоит, пришла из больницы лишь, чтобы дать мне воды и укрыть одеялом. Она не просит меня чистить свёклу, когда я падаю от слабости. Она не критикует грязную плиту, когда я умираю от температуры. Она просто любит и жалует, тихо, без пафоса и требований.
В комнате повисла тишина, слышно лишь тяжёлое дыхание Нины Петровны. Она покраснела, потом побледнела, уверенность её треснула.
Я я хотела вас взбодрить пробормотала она. Метод клин клином
Уходите, Нина Петровна, устало сказала Евдокия. Заберите свою свёклу и уходите. Оставьте ключи на полке в прихожей. Больше без приглашения не приходите. Я уважаю вас как мать Андрея, но в моём доме и сердце место маме занято той женщиной, которая сейчас гладит меня по голове.
Нина Петровна посмотрела на Веру Андреевну, которая нежно протирала лицо дочери мокрым полотенцем, не замечая свекрови. В этом жесте было столько истинной, природной любви, что свекрови стало стыдно. Она поняла, что проиграла не в споре, а в сути отношений.
Сквозь глухой звон ключей она вышла в прихожую, закрыв за собой дверь.
Вера Андреевна вздохнула, поправила подушку.
Всё, спи, дочка. Я здесь посижу.
Евдокия уснула, видя во сне, как маленькая она, а мама несёт её через поле, защищая от ветра.
Андрей вернулся в пятницу. Дом был чист, пахло куриным бульоном и лекарствами. Евдокия шла к поправке, хотя ещё слабела. Вера Андреевна уехала, убедившись, что зять вернулся и принимает вахту.
Вечером, за чашкой чая, Андрей осторожно спросил:
Мама звонила плакала. Сказала, что ты её выгнала, что ты её чужая. Что случилось?
Евдокия посмотрела на мужа с спокойной уверенностью.
Я её не выгОна поняла, что уважение к родным границам единственный путь к миру в семье.
